отречение и узнаем, чего ждать от генералов.

Эрмеона и его подручных до сих пор держали под стражей в здании главного комиссариата. Визулинда приказала обеспечить для них как можно более комфортные условия, однако отпускать военных на свободу мундиморийка боялась.

– Думаю, нужно лететь сейчас же, – рассудил Брономар.

– Я полечу с вами, – сказала Визулинда.

Возникла пауза; генералы переглянулись.

– Что? – усмехнулась Визулинда. – Вас что-то смущает?

– Разумеется, нет, Ваше Величество, – ответил Зугард.

– Хорошо, – проговорила мундиморийка и, обратившись к Хельмимире, добавила: – А для вас у меня есть ещё одно задание.

– Какое? – спросила Хельмимира.

– Арестуйте Харальдюфа.

В одно мгновение Хельмимира изменилась в лице и ошарашенно уставилась на Визулинду.

– Позвольте, – сказала она, – как же теперь его арестовать, когда я эту сволочь уже давно расстреляла?

На этот раз изменилась в лице уже Визулинда.

– То есть, – произнесла она, содрогаясь от возмущения, – вы совершаете расправы без моего ведома?!

Хельмимира оглядела её с ног до головы и усмехнулась:

– Вы так говорите, как будто я делаю что-то плохое.

Глава 28: Чудесное свойство бульварной литературы

– Коломбина! – кричал Бабельянц. – Признавайся, наглая субретка, где ты прячешь своего дружка!

Коломбина – бытовой дроид стандартной модели, который достался Гоблиновичу вместе с квартирой в Каролин-Порко. Иннокентий переехал сюда после того, как Хельмимира стала главным советником Её Величества по вопросам культуры. Новая власть обнародовала программу Харальдюфа и заклеймила её позором. Хельмимира пообещала дать людям качественное искусство.

– Дерзкая девчонка! – восклицал Бабельянц. – Отвечай, не то я лишу тебя жалования!

«Вот так дед, – усмехнулся Иннокентий. – Его отупили – а ему хоть бы хны… Несёт ту же дичь, что и раньше».

Коломбина прекратила уборку и молча уставилась на Бабельянца.

– Я выведу вас на чистую воду, не будь я дон Панталоне! – угрожал старик. – Отвечай: где ты спрятала Труффальдино?

– Повторите задачу, – невозмутимо произнесла девушка-дроид.

– Что? Не смей дерзить мне!

– Задача не определена. Вернуться к предыдущей задаче?

– Ах ты нахальная девица!

Коломбина спокойно повернулась к стене и продолжила чистить мелкие выемки в декоративных панелях.

– Бригелла! – обратился Бабельянц к Иннокентию. – Коломбина снова прячет у себя любовника!

Гоблинович отвлёкся от книги. Он едва сумел тогда убедить Хельмимиру не расстреливать старика. «Из него можно добыть ещё много чистого энтузиазма, – говорил Иннокентий. – К тому же, он подставной директор «Копрорации»… Что, если комиссары начнут копать?»

Каким-то чудом Хельмимира пощадила Бабельянца – и его попросту отупили. Первое время после этого он почти ничего не соображал. Гоблиновичу приходилось ухаживать за ним, как за ребёнком. После переезда в столицу Бабельянц оживился и стал считать себя доном Панталоне – потомственным дворянином королевских кровей. В его вселенной Гоблинович был слугой по имени Бригелла, а бытовой дроид представлялся ему горничной Коломбиной. Дюнделя, который как-то пришёл в гости к Иннокентию, Бабельянц называл «Труффальдино» и подозревал в любовной связи с роботом. Гоблинович не пытался вылечить старика: зачем, если ему так хорошо?

– Брось его, он больше не нужен, – говорила Иннокентию Хельмимира.

Однако Иннокентий не бросал старого друга – и вместе они жили в огромной квартире с двумя балконами и аэростоянкой. Всем, кто воевал на стороне партизан, Хельмимира выделила жильё и раздала должности. Харальдюф был мёртв, однако борьба продолжалась. Новой власти предстояло справиться с привычкой народа к отупляющему искусству.

Как только Хельмимира стала главным советником императрицы по культурным вопросам, она сняла запрет на древних авторов. По всей империи теперь издавались Ремарк и Лем. Но вот незадача: их покупали довольно плохо. Читатель по-прежнему тяготел к «романам на один вечер». Хельмимира была обескуражена.

– Что не так?! – злилась она. – Я дала им достойные книги – так почему они продолжают читать ширпотреб?!

Наконец, Хельмимира решила: хватит церемониться с моралью.

– Я верну им художественный вкус! – в сердцах говорила она, стуча кулаком по столу. – Я заставлю их думать головой – чего бы мне это ни стоило!

Хельмимира составила новую программу, которую издательства тут же окрестили «диктат хорошего». Отныне все книги, фильмы и даже игры подвергались цензуре. Если продукт проходил проверку, он получал аттестат. У издателей, которые выпускали в свет неаттестованные произведения, отбирали лицензию. Книги издавались на обычных лайках – только сверху был выгравирован логотип издательства.

Для того, чтобы оценивать произведения, Хельмимира привлекала на работу бывших партизан. Она даже организовала курсы для критиков. Раз в месяц Хельмимира и её ближайшие подручные выбирали случайное издательство и оценивали всё, что оно опубликовало за последнее время. «Провал» мог стоить цензору карьеры и деловой репутации.

Гоблинович попал в число тех, кому предложили пройти курсы «Литературная критика». Закончив их, он поступил на работу в крупное издательство. Днём Гоблинович оценивал романы, а по вечерам дорабатывал пьесу, которую начал писать ещё в отряде. Теперь он гораздо лучше разбирался в том, как работает сюжет и что такое раскрытие персонажа.

Иннокентий знал: те книги, которые он забракует, никогда не увидят свет для массового читателя, а многие авторы лишатся куска хлеба. Поэтому к делу нужно было подходить тщательно и объективно. Сперва Гоблинович давал шанс даже таким романам, как «Невеста-попаданка-девственница для босса-вампира-дракона». Со временем Иннокентий научился предсказывать качество романа по обложке и названию.

Сегодня Гоблиновичу прислали несколько новых произведений. Одно из них было частью серии «Брутальный Брутал». Иннокентий активировал лайку – и на первой же голографической странице увидел огромный фаллос, явно увеличенный в редакторе. «Странно, – подумал Гоблинович. – Зачем это здесь? Авторам давно разрешили не присылать в издательства копию своих гениталий». Аннотация книги гласила:

«В этот раз Брутальный Брутал отправляется на брутальную планету, чтобы снова всех нагнуть. Сможет ли его брутальность противостоять другой, ещё более брутальной, брутальности? Сможет ли Брутал трахнуть всех самок на планете, если их вагины имеют мощные клыки? (Никаких соплей!)»

Иннокентий усмехнулся: по странному совпадению, автора книги тоже звали Брутальный Брутал. У него, по-видимому, была сильная аллергия на сопли: именно их Брутал боялся больше всего. «От такой концентрации тестостерона читатель, похоже, озвереет», – подумал Гоблинович. Он и раньше встречал книги из этой серии – и всё не мог понять, зачем их вообще пишут.

– Бригелла! – окликнул его Бабельянц.

Гоблинович мгновенно отвлёкся от работы.

– Ты не поможешь мне выбрать пиджак? – продолжал светский лев дон Панталоне. – Сегодня я хочу пригласить на свидание донну Франческу. Поверь мне: скоро я женюсь на ней и прикарманю все её денежки!

«Донной Франческой» Бабельянц называл Хельмимиру, которую однажды увидел во время видеовстречи с Гоблиновичем.

– Ты и без пиджака красавец, – отозвался Иннокентий.

– Оно-то да, – согласился Бабельянц, – но ты же знаешь, вокруг Франчески вечно