— Прилив! — крикнул убийца, отпрянув в комнату иопуская оконную раму. — Был прилив, когда я пришел. Дайте мне веревку,длинную веревку! Все они толпятся у фасада. Я спущусь в Фолли-Дитч и улизну.Дайте мне веревку, а не то я совершу еще три убийства и покончу с собой!

Охваченные паническим страхом, люди указали, где хранятсяверевки. Убийца второпях схватил самую длинную и крепкую веревку и бросилсянаверх.

Все окна в задней половине дома были давно заложеныкирпичом, за исключением одного оконца в той комнате, где заперли мальчика. Онобыло слишком узко, чтобы он мог пролезть. Но через это отверстие мальчик все времякричал стоявшим на улице, чтобы они охраняли дом сзади, и когда убийцавыбрался, наконец, через дверцу чердака на крышу, громкий крик возвестил обэтом собравшимся перед фасадом дома, и они тотчас же непрерывным потокомпустились в обход, напирая друг на друга.

Сайкс так крепко припер дверцу доской, которую нарочнозахватил для этой цели, что изнутри очень трудно было ее открыть, и, пробираясьползком по черепицам, взглянул через низкий парапет.

Вода схлынула, и рев превратился в илистое русло. На несколькомгновений толпа притихла, следя за его движением, не зная его намерений, но,угадав их и увидев, что его постигла неудача, она разразилась такимторжествующим и бешеным ревом, по сравнению с которым все прежние вопликазались шепотом. Снова и снова раздавался рев. К нему присоединялись те, ктостоял слишком далеко, чтобы уловить его значение; казалось, будто городизрыгнул сюда всех своих обитателей, чтобы проклясть этого человека.

Со стороны фасада спешили люди — вперед и вперед, —могучий, бурный поток яростных лиц, то там, то сям озаряемых пылающимифакелами. В дома по ту сторону канала ворвалась толпа; в каждом окне виднелисьлица; люди гроздьями лепились на каждой крыше. Каждый мостик (а отсюда виднобыло три моста) прогибался под тяжестью толпы. А поток людей все катился, —отыскивая какое-нибудь местечко, откуда можно было хоть на секунду увидетьнегодяя и выкрикнуть какое-нибудь проклятье.

— Теперь они его поймают! — крикнул кто-то наближайшем мосту. — Ура!

В толпе размахивали шапками. И снова поднялся крик.

— Я дам пятьдесят фунтов тому, кто захватит егоживым! — крикнул старый джентльмен, появившийся на том же мосту. — Яостанусь здесь, пока этот человек не придет ко мне за деньгами.

Опять раздался рев. В эту минуту в толпе пронесся слух, чтодверь, наконец, взломали и тот, кто первый потребовал лестницу, поднялся вкомнату. Как только это известие стало переходить из уст в уста, поток крутоповернул назад; а люди у окон, видя, что народ на мостах хлынул обратно,выбежали на улицу и влились в толпу, которая беспорядочно рвалась теперь кпокинутому ею месту. Толкаясь и напирая друг на друга, они неудержимостремились к двери, чтобы взглянуть на преступника, когда полисмены будутвыводить его из дома. Крики и вопли тех, кого чуть не задушили или сбили с ноги топтали в давке, были устрашающи; узкие проходы оказались запруженными; и вэто время, когда одни ломились вперед, чтобы вернуться к фасаду дома, а другиетщетно пытались выбраться из толпы, внимание было отвлечено от убийцы, хотявсеобщее желание видеть его схваченным возросло, если только это было возможно.

Убийца, съежившись, присел, совершенно подавленный яростьютолпы и невозможностью спастись, но, подметив эту внезапную перемену, онвскочил, решив сделать последнее усилие в борьбе за жизнь — спуститься в ров и,рискуя захлебнуться, ускользнуть в темноте и суматохе.

Обретя новую силу и энергию и подгоняемый шумом в доме,возвещавшим, что туда ворвались, он оперся ногой о дымовую трубу, крепкообвязал вокруг нее один конец веревки и руками и зубами чуть ли не в однусекунду сделал прочную подвижную петлю на другом ее конце. Он мог спуститься поверевке так, чтобы от земли его отделяло расстояние меньше его собственногороста, и — в руке он держал наготове нож, намереваясь перерезать затем веревкуи прыгнуть.

В тот самый момент, когда он накинул петлю на шею, собираясьпропустить ее под мышки, а упомянутый старый джентльмен (который крепковцепился в перила моста, чтобы его не смяла толпа) взволнованно предупреждалстоявших вокруг, что человек готовится спуститься в ров, — в этот самыймомент убийца, бросив взгляд назад, на крышу, поднял руки над головой ивскрикнул от ужаса.

— Опять эти глаза! — вырвался у негонечеловеческий вопль.

Шатаясь, словно пораженный молнией, он потерял равновесие иупал через парапет. Петля была у него на шее. От его тяжести она натянулась,как тетива; точно стрела, сорвавшаяся с нее, он пролетел тридцать пять футов.Тело его резко дернулось, страшная судорога свела руки и ноги, и он повис,сжимая в коченеющей руке раскрытый нож.

Старая труба дрогнула от толчка, но доблестно устояла.Убийца висел безжизненный у стены, а мальчик, отталкивая раскачивающееся тело,заслонявшее ему оконце, молил ради господа выпустить его.

Собака, до той поры где-то прятавшаяся, бегала с заунывнымвоем взад и вперед по парапету и вдруг прыгнула на плечи мертвеца.Промахнувшись, она полетела в ров, перекувырнулась в воздухе и, ударившись окамень, размозжила себе голову.

дающая объяснение некоторых тайн и включающая брачноепредложение без всяких упоминаний о закреплении части имущества за женой и оденьгах на булавки

Всего лишь два дня спустя после событий, изложенных впредыдущей главе, в три часа пополудни Оливер сидел в дорожной карете, быстромчавшей его к родному городу. С ним ехали миссис Мэйли, Роз, миссис Бэдуин идобряк доктор, а в почтовой карете следовал мистер Браунлоу в сопровождении ещеодного человека, чье имя не было названо.

Дорогой они разговаривали мало, ибо от волнения инеизвестности Оливер не мог собраться с мыслями и почти лишился дара речи;по-видимому, его спутники в равной степени разделяли это волнение. МистерБраунлоу очень осторожно ознакомил его и обеих леди с показаниями, вырванными уМонкса, и хотя они знали, что целью их настоящего путешествия являетсязавершение дела, так удачно начатого, однако все происходящее было настолькоокутано таинственностью, что они испытывали сильнейшее беспокойство.

Тот же добрый друг с помощью мистера Лосберна позаботился,чтобы к ним не просочилось никаких сведений о случившихся недавно ужасныхсобытиях. «Разумеется, — сказал он, — в скором времени им придетсяузнать о них, но, пожалуй, лучше будет, если они узнают не теперь; хуже, вовсяком случае, быть не может».

Итак, ехали они молча. Каждый был погружен в размышления отом, что свело их вместе, и ни один не был расположен высказывать вслух мысли,осаждавшие всех.