— Единственный мой друг! — воскликнула Роз,прижимаясь к ней. — Самый добрый, самый лучший из друзей! У меня сердцеразрывается. Я не в силах все это вынести!

— Ты вынесла больше и, несмотря ни на что, оставаласьвсегда самой милой и кроткой девушкой, делавшей счастливыми всех, кого тызнала, — нежно обнимая ее, сказала миссис Мэйли. — Полно, полно,дорогая моя! Подумай о том, кому не терпится заключить тебя в свои объятия!Взгляни сюда… посмотри, посмотри моя милая!

— Нет, она мне не тетя! — вскричал Оливер, обвиваяруками ее шею. — Я никогда не буду называть ее тетей!.. Сестра… моядорогая сестра, которую почему-то я сразу так горячо полюбил! Роз, милая,дорогая Роз!

Да будут священны эти слезы и те бессвязные слова, какимиобменялись сироты, заключившие друг друга в долгие, крепкие объятия! Отец,сестра и мать были обретены и потеряны в течение одного мгновения. Радость игоре смешались в одной чаше, но это не были горькие слезы; ибо сама скорбь былатакой смягченной и окутанной такими нежными воспоминаниями, что, перестав бытьмучительной, превратилась в торжественную радость.

Долго-долго оставались они вдвоем. Наконец, тихий стуквозвестил о том, что кто-то стоит за дверью. Оливер открыл дверь, выскользнулиз комнаты и уступил место: Гарри Мэйли.

— Я знаю все! — сказал он, садясь рядом с прелестнойдевушкой. — Дорогая Роз, я знаю все!.. Я здесь не случайно, — добавилон после долгого молчания. — И обо всем этом я, услышал не сегодня, я этоузнал вчера — только вчера… Вы догадываетесь, что я пришел напомнить вам ободном обещании?

— Подождите, — сказала Роз. — Вы знаете все?

— Все… Вы разрешили мне в любое время в течение годавернуться к предмету нашего последнего разговора.

— Разрешила.

— Не ради того, чтобы заставить вас изменить своерешение, — продолжал молодой человек, — но чтобы выслушать, как выего повторите, если пожелаете. Я должен был положить к вашим ногам то положениев обществе и то состояние, какие могли у меня быть, и если бы вы не отступилиот первоначального своего решения, я взял на себя обязательство не пытаться нисловом, ни делом его изменить.

— Те самые причины, какие влияли на меня тогда, будутвлиять на меня и теперь, — твердо сказала Роз. — Если есть у менятвердое и неуклонное чувство долга по отношению к той, чья доброта спасла меняот нищеты и страданий, то могло ли оно быть когда-нибудь сильнее, чемсегодня?.. Это борьба, — добавила Роз, — но я буду с гордостью еевести. Это боль, но ее мое сердце перенесет.

— Разоблачения сегодняшнего вечера… — начал Гарри.

— Разоблачения сегодняшнего вечера, — мягкоповторила Роз, — не изменяют моего положения.

— Вы ожесточаете свое сердце против меня, Роз, —возразил влюбленный.

— Ах, Гарри, Гарри! — залившись слезами, сказаламолодая леди. — Хотелось бы мне, чтобы я могла это сделать и избавить себяот такой муки!

— Зачем же причинять ее себе? — сказал Гарри, взявее руку. — Подумайте, дорогая Роз, подумайте о том, что вы услышалисегодня вечером.

— А что я услышала? Что я услышала? — воскликнулаРоз. — Сознание, что он обесчещен, так повлияло на моего отца, что онбежал от всех… Вот что я услышала! Довольно… достаточно сказано, Гарри,достаточно сказано!

— Еще нет! — сказал молодой человек, удерживая ее,когда она встала. — Мои надежды, желания, виды на будущее, чувства, каждаямысль — все, за исключением моей любви к вам, претерпело изменения. Я непредлагаю вам теперь почетного положения в суетном свете, я не предлагаю вамобщаться с миром злобы и унижений, где честного человека заставляют краснетьотнюдь не из-за подлинного бесчестия и позора… Я предлагаю свой домашний очаг —сердце и домашний очаг, — да, дорогая Роз, и только это, только это я имогу вам предложить.

— Что вы хотите сказать? — запинаясь, выговорилаРоз.

— Я хочу сказать только одно: когда я расстался с вамив последний раз, я вас покинул с твердой решимостью сравнять с землей всевоображаемые преграды между вами и мной. Я решил, что, если мой мир не можетбыть вашим, я сделаю ваш мир своим; я решил, что ни один из тех, кто чванитсясвоим происхождением, не будет презрительно смотреть на вас, ибо я отвернусь отних. Это я сделал. Те, которые отшатнулись от меня из-за этого, отшатнулись отвас и доказали, что в этом смысле вы были правы. Те покровители, власть имущие,и те влиятельные и знатные родственники, которые улыбались мне тогда, смотряттеперь холодно. Но есть в самом преуспевающем графстве Англии веселые поля иколеблемые ветром рощи, а близ одной деревенской церкви — моей церкви. Роз,моей! — стоит деревенский коттедж, и вы можете заставить меня гордиться имв тысячу раз больше, чем всеми надеждами, от которых я отрекся. Таково теперь моеположение и звание, и я их кладу к вашим ногам.

— Пренеприятная штука — ждать влюбленных кужину! — сказал мистер Гримуиг, просыпаясь и сдергивая с головы носовойплаток.

По правде говоря, ужин откладывали возмутительно долго… Нимиссис Мэйли, ни Гарри, ни Роз (которые вошли все вместе) ничего не моглисказать в оправдание.

— У меня было серьезное намерение съесть сегоднявечером свою голову, — сказал мистер Гримуиг, — так как я началподумывать, что ничего другого не получу. С вашего разрешения, я беру на себясмелость поцеловать невесту.

Не теряя времени, мистер Гримуиг привел эти слова висполнение и поцеловал зарумянившуюся девушку, а его примеру, оказавшемусязаразительным, последовали и доктор и мистер Браунлоу. Кое-кто утверждает, чтоГарри Мэйли первый подал пример в соседней комнате, но наиболее авторитетныелица считают это явной клеветой, так как он молод и к тому же священник.

— Оливер, дитя мое, — сказала миссис Мэйли, —где ты был и почему у тебя такой печальный вид? Вот и сейчас ты плачешь. Чтослучилось?

Наш мир — мир разочарований, и нередко разочарований в технадеждах, какие мы больше всего лелеем, и в надеждах, которые делают великуючесть нашей природе.

Бедный Дик умер!

Последняя ночь Феджина

Снизу доверху зал суда был битком набит людьми. Испытующие,горящие нетерпением глаза заполняли каждый дюйм пространства. От перил передскамьей подсудимых и вплоть до самого тесного и крохотного уголка на галереевсе взоры были прикованы к одному человеку — Феджину, — перед ним, сзадинего, вверху, внизу, справа и слева; он, казалось, стоял окруженный небосводом,усеянным сверкающими глазами.