самом деле главной целью было значительно замедлить процесс сокращения рабочей силы. Нечто подобное уже практиковалось в европейском сельском хозяйстве с начала 1960‑х годов, политически желаемое сохранение которого стало возможным благодаря значительным субсидиям Европейского сообщества[16]. С конца 1970‑х годов в аналогичной ситуации оказались европейские сталелитейные компании, судостроительные верфи и многие компании, занимающиеся поставками продукции угольной промышленности. Мировой экономический кризис привел к значительному снижению мирового производства стали (1979: 746,4 миллиона тонн, 1982: 645 миллионов тонн), на рынок вышли новые производители в Японии и Китае, и даже бывшие «развивающиеся страны», такие как Бразилия или Индия, теперь поставляли сталь на мировой рынок. Европейские металлургические компании столкнулись с масштабной ценовой конкуренцией во всем мире, что вынудило их сократить избыточные производственные мощности и резко рационализировать производство. В ФРГ кризис стал неожиданностью, поскольку еще в 1974 году почти 500 тысяч человек были заняты в сталелитейной промышленности, которая производила 53 миллиона тонн нерафинированной стали и обеспечивала самые высокие прибыли в отрасли со времен войны[17].

К 1990 году, однако, производство стали упало на двадцать процентов до 43 миллионов тонн. Согласно либеральной доктрине, заводы нужно было закрыть и провести масштабные увольнения. По мнению экспертного совета при правительстве Германии, сохранение рабочих мест за государственный счет в отраслях с высокой избыточностью должно быть отвергнуто: «Нет смысла в том, чтобы в каждой стране создавать ультрасовременную и в то же время высоко субсидируемую сталелитейную промышленность. Сохранение избыточных мощностей за счет налогоплательщиков, сохранение рабочих мест там, где их невозможно сохранить в среднесрочной перспективе, также следует отвергнуть с краткосрочной точки зрения. Это отнимает время и деньги, которые нужны для необходимых мер по реструктуризации»[18].

Для политиков, однако, проблема была иной, потому что здесь были затронуты целые регионы, где в течение многих лет и десятилетий не будет других рабочих мест в достаточном количестве. Сослаться на рынок здесь не получилось, поскольку это предполагало неограниченную мобильность «человеческого капитала», то есть людей. Этот процесс не ограничился ФРГ, а распространился на все европейские промышленно развитые страны. В Великобритании, однако, правительство Тэтчер не уклонялось от масштабных закрытий в горнодобывающем секторе. Борьба премьер-министра с профсоюзами британских шахтеров, которая длилась несколько лет и была почти беспрецедентной по своей жестокости, стала ярким примером того, к каким социальным издержкам могут привести такие действия. Однако в сталелитейном секторе британское правительство также субсидировало свою отечественную промышленность огромными средствами, как и правительства Италии, Бельгии и Франции.

Немецкие сталелитейные компании отреагировали на кризис масштабной рационализацией и процессом глубокой концентрации. Рабочие, пострадавшие от безработицы, напротив, отреагировали массовыми протестами, кульминацией которых стали массовые демонстрации и перекрытие дорог в 1987 году в Рурской области против угрозы закрытия сталелитейного завода Круппа в Рейнхаузене. Учитывая эту ситуацию, федеральное правительство во многих случаях принимало решение предотвратить или, по крайней мере, отсрочить закрытие заводов путем предоставления государственных субсидий разоряющимся компаниям, чтобы облегчить необходимые процессы адаптации и выиграть время. С точки зрения рыночной экономики это было бессмысленно и дорого, поскольку использовало деньги налогоплательщиков для поддержания промышленных структур, которые больше не были конкурентоспособными на мировом рынке. Кроме того, это укрепило убежденность пострадавших людей в том, что закрытие заводов не является необходимым, если этого хотят только политики[19].

С точки зрения социальной политики, с другой стороны, альтернативы промежуточным субсидиям практически не было, поскольку опустынивание крупных промышленных регионов было политически несостоятельным, а также противоречило принципу социальной рыночной экономики, который неоднократно подтверждался в ФРГ и не был ориентирован исключительно на экономические аспекты. «Вы хотите просто закрыть целый регион на Сааре, вы хотите закрыть целый регион в Северном Рейне – Вестфалии? – спросил канцлер Коль в 1988 году перед парламентскими группами ХДС/ХСС в бундестаге. – Так не пойдет! Нам нужны переходные меры». Таким образом, общая сумма субсидий увеличилась более чем на тридцать процентов с 1980 по 1990 год – с 25 миллиардов марок до 32 миллиардов марок. Число занятых в сталелитейной промышленности продолжало снижаться, хотя и меньшими темпами, с 400 тысяч человек в 1982 году до 320 тысяч человек в 1990 году[20].

Однако развитие мирового производства стали в годы после 1990 года пошло не так, как ожидали эксперты. Благодаря быстрому процессу индустриализации в Китае и других странах, которые вскоре станут так называемыми развивающимися, мировой спрос на сталь снова вырос и в 2007 году достиг 1346 миллионов тонн, что более чем в два раза превышает объем производства 1982 года. Однако на долю ФРГ пришлось только три процента от этого объема.

Если посмотреть на мировое экономическое развитие и национальную экономическую политику в 1980‑х годах в целом, то противоречия между далеко идущими заявлениями федерального правительства («свобода, динамизм, самоорганизация») и более ориентированной на преемственность практикой, например в области социальных пособий или субсидий, становятся очевидными. В конце концов, правительство Коля и Геншера преуспело в ослаблении очевидных устоев системы растущего долга, возрастающей доли государства и расширения социальной политики, а также в более сильном продвижении индивидуальных обязательств. В этом отношении критики либерального рынка, безусловно, нашли отклик у правительства, хотя они продолжали критиковать проводимые реформы как неадекватные. Хотя компании на этом этапе перенесли часть простого массового промышленного производства за границу и предприняли обширные меры по рационализации, в то же время правительство ФРГ, как и во всех других западноевропейских странах, пострадавших от этого, стремилось смягчить структурные изменения с помощью массивных промежуточных субсидий в области социальной политики и в то же время способствовать технической модернизации и инвестициям в будущие отрасли, такие как телекоммуникации. Эти подходы были далеки от рыночно-радикальных изменений, наблюдавшихся в США и Великобритании. Однако, учитывая положительное экономическое развитие и значительные экспортные успехи западногерманской экономики в 1980‑х годах, далеко идущие изменения, даже полная перестройка западногерманского экономического и социального порядка, едва ли были бы обоснованными и вряд ли были бы политически осуществимы.

ВНУТРИПОЛИТИЧЕСКИЕ ПРЕОБРАЗОВАНИЯ

С 48,8 процента ХДС/ХСС добились второго по величине результата после 1957 года на досрочных выборах в бундестаг в 1983 году. Вряд ли можно было более четко подтвердить, что старое правительство было отстранено от власти. По сравнению с 1980 годом, когда ХДС/ХСС уступили много избирателей либералам со Штраусом, СвДП понесла потери (7,0 вместо 10,6 процента), но новое правительство все равно имело значительное большинство. СДПГ, напротив, впервые с 1965 года упала ниже сорока процентов (38,2 процента); за исключением 1998 года, ей больше никогда не удавалось достичь этой отметки. Новыми