в университет покинули не только внутриполитическую социальную среду, но зачастую и сферу влияния и мир идей СДПГ.

Поэтому программная переориентация социал-демократии, которая началась еще до потери участия в правительстве, оказалась очень сложной. С одной стороны, она должна была адаптироваться к изменившимся экономическим и социальным условиям, с другой стороны, она не могла потерять свою политическую идентичность – проблема, с которой в эти годы аналогичным образом столкнулись все социалистические и социал-демократические партии Западной Европы. Здесь столкнулись «модернизаторы» и «традиционалисты», хотя это имело мало общего с традиционными контрастами между правым и левым крылом. В то время как одни призывали к модернизации экономики, усилению рыночных сил и экологической переориентации, другие настаивали на центральной роли государства в экономике и на своей убежденности в том, что рынок не способен справедливо распределять возможности, доходы и богатство. Если одна группа рисковала тем, что по своей программе ее едва ли можно было отличить от «Зеленых», то рецепты другой группы были теми же самыми, которые уже не сработали в 1970‑х годах. Поэтому СДПГ не смогла найти единую, программно согласованную стратегию, и это стало основной причиной того, что период ее оппозиции длился шестнадцать долгих лет.

Но и здесь намечались встречные течения. Подобно Штраусу в Баварии, премьер-министр Йоханнес Рау в Северном Рейне – Вестфалии сумел совместить региональную идентичность, солидарность земляков и политический выбор в пользу СДПГ. «Мы в Северном Рейне – Вестфалии» – так звучал один из лозунгов, с которыми он получил абсолютное большинство в своей земле в 1985 году. Здесь, как и в Баварии или в Баден-Вюртемберге при премьер-министре Лотаре Шпете, проявились новые, постидеологические тенденции, значение которых должно было возрасти в будущем: региональные связи и личность ведущего кандидата были решающими, в то время как программная ориентация партий повсеместно утратила свою значимость[25].

СвДП, с другой стороны, можно было представить как бенефициара упадка государственной экономики и долговой политики. Либерализация общества и экономики, отказ от чрезмерной роли государства, акцент на индивидуальных свободах – все это были исконно либеральные требования. Однако на самом деле СвДП также оказалась в кризисе. С одной стороны, смена коалиции в 1982 году привела к обмену группами избирателей и снижению членства. Влиятельная, ярко выраженная социал-либеральная группа членов парламента от СвДП перешла в СДПГ, что придало либералам в бундестаге политически более консервативный профиль. С другой стороны, партия не смогла объяснить связь между рыночной экономикой, нейтралитетом государства, гражданскими правами и правами человека и использовать очевидный рост значимости этих областей политики в своих интересах. То же самое относится и к экологии. Либералы, которые в 1970 году впервые определили охрану окружающей среды как задачу государства, теперь склонны к оборонительным действиям в этой области, хотя бы из‑за страха экономических потерь, связанных с нормами охраны окружающей среды. Таким образом, СвДП сохранила имидж несколько старомодной партии буржуазии и ремесленников, которая ассоциировалась в глазах общественности прежде всего с требованиями снижения налогов и отмены закона о времени закрытия магазинов. Новый класс молодых городских профессионалов, с другой стороны, не ассоциировался с либеральной партией, как и новые компании в сфере компьютерных и биотехнологий. Она была наиболее эффективна в качестве либерального противовеса консервативным или даже реакционным ХДС/ХСС, так же как до 1982 года она была выбрана в качестве корректора социалистической и государственнической СДПГ. Однако, поскольку ХДС/ХСС все больше отказывались от своей консервативной ориентации с критикой современности, а их правое крыло начало угасать после ухода Штрауса из федеральной политики, эта корректирующая функция СвДП потеряла свое значение[26].

С другой стороны, степень, в которой «Зеленые» смогут утвердиться как партия, оставалась неясной в течение очень долгого времени. Хотя в 1980‑х годах новая партия вошла почти во все земельные парламенты, а также получила четкое подтверждение на федеральных выборах 1987 года, набрав 8,1 процента, ей не удалось однозначно определить свое собственное положение в политической структуре Западной Германии до конца десятилетия. Это произошло в основном потому, что «Зеленые» рассматривали себя как парламентское продолжение альтернативной среды и новых социальных движений. Однако с собственным успехом на выборах они увидели, что их дистанцирование от традиционного политического истеблишмента, который они воспринимали как коррумпированный, далекий и циничный, находится под угрозой. Поэтому вхождение в парламенты в качестве фундаментальной оппозиции, критикующей парламентаризм, привело ко всем тем конфликтам, которые социал-демократия пережила в начале века, например в споре о ревизионизме.

Попытки «Зеленых» объединить низовую демократию и парламентскую политику привели к ряду компромиссов, которые были новыми для немецкого парламентаризма: разделение партийного офиса и депутатского мандата, замена избранных членов парламента через два года «преемниками» или даже раннее введение гендерных квот при составлении избирательных списков. Хотя квота вскоре оправдала себя и впоследствии была принята аналогичным образом другими партиями, низовые демократические правила вскоре привели к постоянным разногласиям внутри партии. С одной стороны, они стояли на пути политической профессионализации партии, с другой стороны, их больше не поддерживали быстро выделяющиеся политические звезды партии, такие как Йошка Фишер, Отто Шили или Петра Келли. Внутрипартийная вражда, которая велась в резких, иногда обидных тонах, формировала общественный имидж партии в течение первых десяти лет не меньше, чем ее политическая программа.

С другой стороны, было очевидно, что «Зеленые» с их ключевыми вопросами экологии, разоружения и женской политики заняли или переосмыслили политические поля значительной политической значимости, которые классические партии проигнорировали или сильно недооценили. Вопреки первоначальным насмешкам многих состоявшихся политиков, которые высмеивали защиту миграции жаб и кусачих насекомых, вопрос экологии наравне с социальными задачами оказался вопросом века по своей глобальной значимости. То же самое касается и требования гендерного равенства: здесь значительная часть политической динамики женского движения 1970‑х годов перетекла в партию «Зеленых». И своей приверженностью против «двойного решения» и перевооружения «Зеленые» отличались от всех других партий по этому вопросу, доминировавших в начале 1980‑х годов, которые либо выступали за размещение ракет, либо разделялись по этому вопросу, как социал-демократы.

Наконец, что не менее важно, «Зеленые» также были партией поколений, выражающей свое отношение к жизни и социальной культуре тех, кто родился в 1940‑х и 1950‑х годах, поскольку они социализировались в широкой среде «шестидесятников» и «альтернативщиков». Молодые, в основном из буржуазных семей, получившие академическое образование и работающие в сфере обслуживания – это были характерные социальные черты избирателей «Зеленых», а также членов самой партии; с центральными точками в мегаполисах и традиционных университетских городах – другими словами, именно там, где альтернативная среда также переживала свои самые сильные проявления. Разнообразные политические течения, которые нашли свой путь к «Зеленым», однако