времени выбрать, видим, что так и не знаем ответа.

Глубинная суть духовных усилий в том, чтоб постичь природу движения, частица которого есть твоя жизнь, тайну и смысл его неизбежности. В конечном счете процесс познания – это познание процесса.

Память может и подвести, зато забвение – безотказно.

Скоро и мой телефонный номер будут вычеркивать за ненадобностью из всяческих записных книжек.

Чем звонче начало, тем глуше конец. Рождаешься, гуляешь по свету, быстро становишься новопреставленным, потом – приснопамятным (ой ли? так ли?), затем – своей тенью, а там и плита густо зарастает травой.

И стойкий мужественный Паскаль тоже не удержался от вздоха: «Пусть сама по себе пьеса и хороша, но последний акт кровав: две-три горсти земли на голову – и конец. Навсегда».

Уже внесен в пределы Трои Дареный конь, И что цвело при прежнем строе Летит в огонь. И женщина, трофей осады, Вступает в круг Усталых воинов Эллады, Где ждет супруг. Бойцы прошли сквозь кровь и беды, Свершили месть. Они дождались Дня Победы, Вернули честь. Кто выжил в драке и в атаке, Тем сносу нет. Но Одиссею до Итаки Плыть столько лет. Но не войдет в свое поместье, Кто пал в бою. И многих ждут дурные вести В родном краю. А ты, свободная от плена, От всех вериг. О чем ты думаешь, Елена, В счастливый миг? Чей голос вспомнишь ты сегодня, Чьих рук кольцо? Чьи губы жгут все безысходней Твое лицо? Никто не ведает про это И от души Пируют греки до рассвета, Стучат ковши.

Прошло уже много тысяч лет с тех пор, как мы любили друг друга. Сменилось множество поколений, сменились пейзажи, сменились одежды, даже язык стал неузнаваем – ничто не напоминает ту землю, которая была нашим домом. Нет нашего мира, нет больше и нас. А я все ищу тебя, все ищу, и только одна у меня забота – узнать тебя, когда я найду.

Манеж

Инспектор. Какие мечты томят артистов? Парадоксально, господа! Бродячий цирк возжаждал стабильности. Наше кочевое искусство потянулось к академизму. Однако стабильности нет как нет, академизмом даже не пахнет. По-прежнему в пестром хороводе кружится и несется манеж. Наши неутомимые клоуны, неугомонные клоунессы, а если попросту – как на Руси – шуты и шутихи, не любят пауз. Музыка! Ваши аплодисменты.

Тминов. Сундуков! Вы обратили внимание, сколько на улице путан?

Сундуков. Сдались они мне, ваши путаны! Чем я их хуже, чтоб мне им платить?

Постмодернист (некогда поэт из андерграунда). Сколько я времени потерял!

Дама с невостребованным внутренним миром. Вы так усердно меня избегаете. В это зеркало вы боитесь смотреть.

Непримиримая женщина. Феминизм не только ум, честь и совесть. Он – ваша последняя надежда!

Куртуазный поэт. Устрашусь ли бури я, Если рядом гурия?

Любознательный из глубинки. Господин прохожий, где здесь мавзолей?

Блондинка. Я никогда не протестую, когда мой муж смотрит эротику. Я даже подчеркиваю в телепрограмме, когда он может ее посмотреть.

Девушка (представляя пожилого лысоватого радикального лирика). Познакомьтесь с моим бойфрендом.

Радикальный лирик. Нет молодости, но есть возбудимость.

Евдоким. Где вы, ратники-соратники, Где сегодня ваш парад, Удальцы-шестидесятники, Покорители эстрад? Пуст и тих Политехнический, Не звенит в урочный срок Агрессивно-профетический, Прогрессивный тенорок.

Черноземный бас. По дерьму и черенок.

Стилист. Какой вы неистовый жакобен!

Патриотический поэт. Душою, мыслями, словами, Соотчичи, хочу быть с вами!

Постмодернист. Сколько я времени потерял!

Совратитель. Я всегда говорю своим студентам – лишь в сексе практически воплотилась теоретическая идея свободы.

Брюнетка. Это звучит слишком профессорски.

Совратитель. Честному труженику дефлорации хочется обобщить свой опыт и передать его новому веку.

Дама с невостребованным внутренним миром. Хочу покаяния! Меня сгибают мои нераскаянные грехи.

Девушка. Перуанец Хасинто в день своего столетия женился на семнадцатилетней!

Радикальный лирик (вздыхая). Но он жует листья кокоса!

Оратор. За мной, отморозки! В завтрашний день!

Евдоким. А вот и вождь! Его харизма Вернет вам дни энтузиазма, Чтоб вы прошли без пессимизма Путь от маразма до оргазма.

Инспектор. Вода под килем пенится, Куда кораблик денется И выплывет – куда? Еще один миллениум Выходит на просцениум, Резвитесь, господа.

Тминов. Сундуков! Все потеряно, кроме чести.

Сундуков. На что мне честь, если все потеряно?

Хлебосол. Какая историческая жалость! Благородные, одаренные люди, и все, как один, проворовались!

Непримиримая женщина. Оставьте меня! Вы все – инкубы!

Стилист. Узнаю тебя, жизнь. Не принимаю.

Патриотический поэт. Ах, вот вы как? Знакомый слог. Да речь чужая – не взыщите. Вы говорите на иврите. Здесь невозможен диалог.

Распорядитель. Товарищи господа, куда вы?

Брюнетка. Я была его прощальной любовью!

Фальцет. Я его ближайший друг. Пропустите.

Куртуазный поэт. Нет, я ближайший друг. Отойдите.

Постмодернист. Идите вы оба к японской бабушке. Ближайший – я!

Распорядитель. Не толпитесь у гроба…

Оратор. Вы плюнули не в лицо мне, не в душу, вы плюнули в мой электорат!

Инспектор. А кружение все убыстряется, убыстряется, чтобы вдруг задохнуться. Дамы и господа, это кружится наше родимое столетие, наша единственная жизнь…

Фальцет. Не пронесет, не пронесет…

Черноземный бас. И ископытим и отметелим. Мало никому не покажется.

Негромкий голос. Умывшись трупной кровью, Глуша нас трубной медью, Оставив горе вдовье, Кончается столетье. Его не обесточишь, Его не обхохочешь, В нем было все что хочешь, И все, чего не хочешь. В нем навсегда сомкнутся Лирические вздохи. И книжное распутство Серебряной эпохи. И вешние надежды И бешенство свободы. Безлобые невежды, Безлюбые уроды. Подполье без озона, Бесстыжий лай эфира, Неправый суд и зона Под дулом конвоира. Все было в эти лета, Все было в этом веке. Жандармы и поэты. Герои и калеки. И нищета прозренья. И вся тщета презренья И тот песок сыпучий Над ямой неминучей.

Инспектор. Музыка играет так весело, и кажется, скоро, совсем скоро… Дамы и господа, представление кончено.

(Люстры тухнут. Тьма.)

22.12.98

Примечания

1

«Всеволод, где же вы? Я вас жду». – «Мама, я говорю со своим народом» (фр.).