образованных от западных терминов. Среди них были дзадзу (джаз), рикиюру (ликер) и данса (профессиональный партнер в дансинге):

Танцевать джаз, все время быть на ногах, пить ликер.

На рассвете танцоры плачут…

Среди круговерти я розу поднял,

И в этой розе было воспоминание о моей любимой{217}.

Другие песенные хиты прославляли молодежную культуру столицы, описывая соблазны районов Маруноучи, Асакуса и Гиндза. Одна из песен начиналась со следующих слов: «Пойдем в кино? Выпьем чаю? А может, лучше, прокатимся по Одакую?»{218}. Последняя фраза имела в виду Электрическую Железнодорожную компанию Одакую. Принадлежавшие ей экспрессы соединяли Токио с городками, расположенными к югу от столицы. Там, на залитых солнцем пляжах или на поросших лесом склонах холмов, влюбленные пары могли укрыться от любопытных глаз родственников и друзей.

Японцы начали «делать кино» в 1899 г., всего через два года после того, как в страну попал первый витаскоп Эдисона и синематограф братьев Люмьер. К середине периода Тайсо более дюжины компаний ежегодно производили более сотни фильмов. Особенно популярными были эпические ленты о самураях и комедии, призванные развлекать постоянно находившихся в стрессе «белых воротничков», такие как снятый в 1924 г. хит Ничииобу («Воскресный день»). Многие из этих фильмов способствовали падению популярности театров среди семей среднего класса. Более молодые зрители с удовольствием смотрели «эротические комедии», такие как «Женщина, которая прикасалась к ногам» (Аси ни саватта онна) и «Электрик и его жена» (Дэнко то сонно цума). Часто главные роли в подобных фильмах исполняла Курисима Сумико, которая в 20-е гг. была столь же популярна, сколь в 10-е была популярна Мацуи Сумако. Когда в 1924 г. появился очередной фильм с ее участием, ее поклонники за один день распечатали с его кадров более 4000 фотографий Курисима.

Как и в случае с защитниками новой семьи среднего класса, появление бунтующей молодежи предвещало пересмотр традиционных отношений между полами. Но если Хани Мотоко и другие женщины, обладавшие профессиями, надеялись достигнуть равенства со своими супругами в контексте семейной жизни, устраивающей обоих, то современная девушка открыто демонстрировала свою сексуальность, давая понять, что ее не удастся заковать в цепи моральных условностей. Короткая прическа, которую носили молодые женщины, считалась очень эротичной. Мога предавались флирту, говорили на двусмысленные темы и легко поддавались соблазнам. По крайней мере, именно так они описывались на страницах таких журналов, как Фудзин корон («Женское обозрение») и Кингу («Кинг»). Первое издание было основано в 1916 г. для обсуждения тем, которые интересовали женщин, а второе, появившееся в 1925 г., знакомило читателей с текущими событиями, необыкновенными социальными явлениями, развлечениями, были в нем разделы, посвященные развлечениям, моде, спорту, юмору и искусству.

Поведение соответствовало имиджу. В Токио полицейские периодически проводили рейды по парку Хибийя, чтобы изгнать с его территории молодые парочки, которые теплыми летними вечерами прокрадывались в парк после того, как его покидали почтенные семейства среднего класса. Мужчина-редактор Фудзин корон не нашел ничего из ряда вон выходящего в том, что одна из девушек, у которой он брал интервью, послала ему записку следующего содержания: «Я сегодня сплю одна. Пожалуйста, навестите меня»{219}. Вся нация с интересом следила за поворотами жизни Мацуи Сумако. Пылкая и эмоциональная актриса публично демонстрировала любовную связь со своим женатым директором, который бросил ради нее свою жену и детей. После его скоропостижной смерти от гриппа, 5 января 1919 г. она повергла в шок всю страну, повесившись за сценой после первого представления спектакля Кармен.

Хани Мотоко и Мацуи Сумако были космополитками. Им были хорошо известны те нормы поведения, социальные правила и интеллектуальные тенденции, которые стали общими для всех представителей модернизированных наций. Они демонстрировали огромную жизненную силу и взрывную энергию, которые характеризовали эпоху Тайсо, когда японцы, независимо от своего происхождения и образа жизни, стремились воспользоваться новыми политическими, профессиональными и социальными возможностями, открывшимися перед ними. Но, если разобраться, эти две женщины занимали полярные позиции. Хани апеллировала к женщинам среднего класса, которые находили удовлетворение в семейной жизни, доме и своей профессии. На фоне их ценностей и их поведения мога выглядели толпой гедонисток, потакающих своим желаниям. Мацуи, наоборот, была блистательным культурным кумиром для тех молодых женщин, которые считали себя или хотели стать полностью независимыми личностями и чей образ жизни был насмешкой над традиционализмом буржуазных матрон.

Деятельность как Хани, так и Мацуи, проходившая в одно и то же время, отражала те тенденции и разнообразие мнений, которые сопровождали появление новых устремлений в эпоху Тайсо. Для многих японцев либеральная демократия, сотрудничество с Западом, патерналистский колониализм и приобщенность к культурной среде, в которой Ибсен и Толстой «более не являлись чужаками», стали главным путем для развития, дорогой, ведущей к прогрессу, следуя по которой они в конце концов могли бы превратиться в граждан мира, оставаясь при этом японцами. Однако далеко не все их соотечественники разделяли эту точку зрения. Как образ жизни среднего класса не смог сочетаться с такими женщинами, как Мацуи, так и у некоторых представителей японской нации вызывали сомнения ценности демократии, капитализма и сотрудничества с западными державами. В 10-е и 20-е гг. XX столетия все громче звучал протест тех японцев, чаяния которых не находили удовлетворения. Споры и разногласия превратились в неотъемлемую часть того динамизма, которым была наполнена эпоха Тайсо.

ГЛАВА 11

Бурные двадцатые

Каваками Хадзимэ, один из ведущих японских экономистов, на заре нового столетия считал, что индустриализация принесет немалые выгоды его соотечественникам. Успехи экономического развития, по его мнению, уже сделали Японию более могущественной державой, а товары, производимые ее фабриками и мастерскими, значительно повысили уровень жизни. Предоставление всем жителям Японии, богатым и бедным, возможности приобретения материальных товаров, делающих жизнь более комфортной, в глазах Каваками имело первостепенную важность, поскольку он был по натуре своей гуманистом, исповедующим принцип абсолютного бескорыстия. В 1905 г., в возрасте 25 лет, он оставляет свою жену и ребенка и присоединяется к буддийской секте Сад Самоотверженности. Во время медитации он впадает в состояние глубокого мистического транса, «заглянув прямо в глаза смерти». В себя он пришел будучи охваченным непреодолимым желанием избавиться от всех личных желаний и посвятить себя служению обществу путем его просвещения. Как неоднократно повторял сам Каваками, сочетавший в своей вере различные религиозные традиции, сердцем его морального кредо были слова Нагорной