которой тянулась охряная стена дворца «его высокопреосвященства кардинала-священника Антуана». Окна дворца на первом этаже были защищены прочными коваными решетками. На полпути они заметили в стене дверь, куда более скромную, чем широкие ворота на главной аллее: очевидно, служебный вход. Они остановились и с непринужденным видом стали ждать, когда эта дверь откроется перед курьером или (почему бы и нет?) перед священником либо дьяконом. Свежий воздух пошел им на пользу – они взбодрились. В нескольких метрах от площади Святого Петра тек неиссякаемый поток туристов, и их троица – Эрве в легкой рубашке, Мерш с чехлом от фотоаппарата и Николь в муслиновой тунике – ничем среди них не выделялась.

Наконец около шести вечера появился мужчина в фартуке, который доставил коробки с продуктами. Открылась дверь, он вошел – а следом за ним внутрь проскользнула и Николь: было решено, что она вызовет меньше всего подозрений. Странная идея: женщины не часто появляются в римской курии.

Она пошла по темному коридору, пропахшему чесноком и орегано (кухня была где-то рядом), открыла одну дверь, потом вторую, за ней – третью. Здесь царил аромат ладана. Небольшие помещения, выложенные белыми и черными плитами, с распятиями и подсвечниками, создавали атмосферу дома какого-нибудь деревенского капеллана.

Не раздумывая она толкала двери, входила, шла дальше – куда-то же этот лабиринт должен был вывести. И неожиданно оказалась в помещении, которое, вероятно, служило во дворце приемной: это был огромный зал, где сновали десятки людей в сутанах. К счастью, среди них попадались также и клерки в черных костюмах, и миряне, прибывшие сюда по каким-то надобностям.

Николь заметила деревянную скамью и скромно на нее села. Зал занимал по меньшей мере триста-четыреста квадратных метров. За небольшими конторками, выстроенными в ряд, служащие в сутанах или в обычной одежде принимали посетителей.

Возможно, Ватикан выдавал визы, стипендии или индульгенции? Так или иначе, эта бурная деятельность была ей только на руку. Теперь она могла спокойно, не вызывая подозрений, осмотреться.

Из открытой галереи второго этажа, опоясывающей приемный зал, наверняка можно было попасть в частные апартаменты. Но как узнать, которые из них принадлежат его высокопреосвященству? Им придется изменить свои планы, задержаться хотя бы на несколько дней, чтобы изучить расположение комнат.

Николь уже собралась уходить, когда появился он.

Зрелище необыкновенное. Через величественный зал шествовал сам кардинал. В красном облачении, окруженный священниками в черных сутанах и сопровождаемый двумя телохранителями в темных костюмах, он вызывал почтение и страх. Процессию, казалось, окутывал ореол святости и могущества.

У Николь не возникло никаких сомнений относительно личности человека в красном – она видела его фотографии. Группа повернула направо к лестнице в глубине зала и начала подниматься по ступенькам, не обращая внимания на людей, бродящих между конторками или томящихся на скамейках, как она.

Инстинктивно она откинулась назад и сделала вид, что роется в сумке, – нет ничего лучше самых простых приемов. Наклонившись над сумкой и пристально глядя из-под рыжей челки на поднимающуюся группу, она сказала себе, что Бог, или судьба, или меч правосудия могли бы ей немного помочь… Когда кардинал уже добрался до галереи, она поняла, что услышана. На середине галереи он остановился, переговорил со своей свитой и вдруг исчез. Она чуть не вскрикнула: стало ясно, где находится дверь его апартаментов.

Но как попасть во дворец ночью? Дверь, через которую она проникла внутрь, вечером, конечно, будет заперта. Что касается главных ворот, то план Мерша послать их с Эрве отвлекать охрану представлялся довольно наивным и напоминал сюжетный ход какого-нибудь фильма категории «Б». Единственная возможность – дать запереть себя здесь на ночь. Она проделала обратный путь через лабиринт коридоров и ступила на крыльцо, придерживая ногой открытую дверь. Братьев не было. Ее бросило в пот, горло сдавил спазм. Куда, черт возьми, они запропастились?! Мимо Николь тек людской поток, и она не могла долго стоять на пороге – одной ногой снаружи, другой внутри.

Наконец они возникли на углу виа делла Кончильяционе. Она помахала им рукой – под мышками выступили пятна пота – и впустила в помещение, где на стене висел распятый Христос и, казалось, с презрением смотрел на входящих.

В нескольких словах Николь изложила свою идею.

– Там есть где спрятаться? – сразу спросил Мерш.

– Да, я видела чулан. Идемте.

Она не переставала оглядываться, ожидая, что вот-вот появится курьер, повар, прислужник или дьякон, которые обратятся к ним по-итальянски, а потом выгонят пинком под зад.

К счастью, им никто не встретился. Они миновали несколько коридоров и оказались у кладовки, которую присмотрела Николь. Открыв ее, троица убедилась, что она вместит трех французов, этих принципиальных борцов за справедливость. Сообщники втиснулись между швабрами, ведрами и тряпками. Вот до чего они докатились – засели на несколько часов в чулане: плечом к плечу, потный локоть к потному локтю, в ожидании решающей минуты.

– Где вас носило, черт побери? – шепотом спросила Николь.

Не отвечая, Мерш с трудом сунул руку в чехол от фотоаппарата (они едва могли пошевелиться) и вложил ей в руку какой-то сверток.

– Что это?

Судя по весу, это могло быть только одно. Развернув ткань, она обнаружила пистолет. Такой же, как в Калькутте, но на вид надежнее. Кольт. Сорок пятого калибра.

Николь подняла глаза на сыщика – его лицо отливало зеленым, а то и синим.

– Откуда он у тебя?

– Друг дал.

– Какой-то друг передал тебе пушку посреди улицы?

– Итальянец, о котором я тебе говорил.

Тяжелый пистолет тянул к земле. Ноги у девушки подкосились. Она села на корточки и обеими руками сжала оружие. По щекам текли горячие слезы. Нет, не слезы. Это был пот. Вызванный страхом умереть. Безграничным одиночеством. И бешеным желанием покончить со всем этим.

Несмотря на все усилия, ей никак не удавалось представить, что произойдет дальше, но сдаваться было слишком поздно. Наверное, точно так же творились революции: мятежники, охваченные воодушевлением, уже не могли остановиться, тем более – отступить.

Парижские молокососы могли сколько угодно думать, что они способны перевернуть мир, но настоящими героями весны 68-го были эти трое – и нынешней ночью, пятнадцатого июня, они собирались еще раз рискнуть своей шкурой.

155

Четыре часа стояния в шкафу на грани удушья. До них доносились разные звуки: шаги приходящих и уходящих, разговоры на итальянском, приглушенный шум уборки. Последнее было самым опасным: в любой момент дверь их конуры мог кто-нибудь открыть, чтобы взять ведро или тряпку…

Наконец все стихло. Чего они ждали, не выходя из своей норы? Наверное, полуночи. Так решил Жан-Луи. Николь очнулась в час ночи и поняла, что спала. Невероятно: заснуть прямо перед решающей битвой… И вот Мерш открыл дверь. Николь выкатилась из чулана, как пинбольный шарик. Нынче ночью она была дополнительным шариком.

– Куда