после экономического кризиса и глобализации в целом, который во многих случаях сдерживался до этого момента.

Однако право на убежище было закреплено в Основном законе и считалось прямым следствием опыта нацистского прошлого. По этой причине социал-демократы и «Зеленые» выступили против его смягчения. Однако, поскольку ограничить иммиграцию лиц, ищущих убежища, без внесения поправок в Основной закон было невозможно, правительство ХДС/ХСС начало усиливать политическое давление на социал-демократов, чтобы таким образом добиться необходимого большинства в две трети голосов. Дебаты о «мошенниках с убежищем», которые быстро набрали обороты, уже имели свои побочные эффекты во время избирательной кампании 1987 года. Появились первые сообщения о нападениях на дома лиц, ищущих убежища, и вскоре эта проблема стала особенно актуальной для праворадикальной среды. Когда в следующем году число просителей убежища вновь возросло, протесты еще больше обострились, при этом практически не проводилось различий между просителями убежища, «гастарбайтерами» и этническими немцами из Польши и Советского Союза.

С другой стороны, «Зеленые» и часть социал-демократов сделали бескомпромиссное сохранение права на убежище лакмусовой бумажкой для демократических и правозащитных условий в ФРГ в целом. Любые упоминания о «злоупотреблении убежищем» и всемирном миграционном движении, переложенном на процедуру предоставления убежища, они воспринимали всего лишь как предлог, а беспокойство и растущий страх перед иностранцами у значительной части населения – как продукт ксенофобской пропаганды федерального правительства и ХДС/ХСС. Зеленые и их окружение в конечном итоге даже зашли так далеко, что потребовали «общего права на проживание» для всех иммигрантов, чтобы таким образом «частично компенсировать то, что сделали колониальные завоевания последних ста лет», как выразилась левая газета «Тагесцайтунг»[39]. Здесь начала формироваться внутриполитическая блокада, которая затрудняла прагматические решения.

ПОЛИТИЧЕСКАЯ КУЛЬТУРА 1980‑Х

В 1984 году было практически невозможно избежать аллюзивных отсылок к роману Джорджа Оруэлла с таким же названием. Чувство времени в начале 1980‑х слишком близко соответствовало мрачным прогнозам этой книги, в которой предсказывалось государство тотальной слежки. Размещение американских ракет средней дальности в ФРГ, последствия мирового экономического кризиса и экологические катастрофы тех лет породили пессимистические настроения, которые нашли свое выражение в лозунге панк-движения – «нет будущего».

Усилия правительства Германии по проведению переписи населения в ФРГ, казалось бы, особенно тесно связаны с книгой Оруэлла. Такие переписи уже проводились несколько раз (в 1950, 1956, 1961 и 1970 годах), но теперь против них поднялась широкая волна протеста. С одной стороны, это, безусловно, было выражением глубокого недоверия Новых левых к Боннской республике и ее политическим лидерам, особенно после прихода к власти либерально-консервативного правительства Коля и Геншера. Но это также было выражением беспокойства по поводу новых цифровых систем обработки данных, которые постепенно завоевывали позиции в ФРГ и вызывали опасения неконтролируемого доступа государства к данным своих граждан. Опросы, проведенные в 1987 году, показали, что после угрозы войны, безработицы и экологических катастроф, неправомерное использование данных воспринималось гражданами Германии как самая большая угроза. В памяти всплыла перепись населения в мае 1939 года, в ходе которой национал-социалистическое государство также собрало данные о немецких евреях, которые затем послужили основой для их депортации и убийства. Но регистрация и убийство евреев как предвестие переписи населения в демократической ФРГ Германии? Аргументация в виде незаживающих последствий нацистского государства, которые продолжают сказываться в ФРГ, уже давно укоренилась в повседневной политике[40].

По существу, протесты достигли частичного успеха. Хотя Федеральный конституционный суд признал перепись населения конституционной в принципе, он потребовал переписать правовую основу под условием «права на информационное самоопределение». Это была новая идея, которая вскоре стала набирать популярность в прецедентном праве. «Защита данных» теперь быстро стала универсальной и общепринятой категорией. Когда в 1987 году перепись населения была проведена на новой правовой основе, призывы к бойкоту не нашли отклика.

Пессимистическое настроение того времени, характеризующееся страхами и сомнениями относительно будущего, конечно, отчасти было обусловлено политическими расчетами. Но у него была прочная основа, и помимо продолжающихся экономических кризисов, этому способствовали все более частые сообщения об экологических катастрофах. Широкомасштабное разрушение прибрежных районов после аварий танкеров, резкое увеличение количества отходов в промышленно развитых странах, загрязнение воды, загрязнение воздуха вредными веществами, ущерб, наносимый лесам, – эти темы в то время часто обсуждались и были сопряжены с сильными опасениями. В 1984 году почти шестьдесят процентов всего населения и восемьдесят процентов тех, кто был моложе тридцати лет и имел диплом о среднем образовании, были недовольны охраной окружающей среды[41]. Это правда, что ущерб окружающей среде существует не только с 1970‑х годов и уже несколько раз случались аварии танкеров или выбросы токсичных газов. Но с распространением экологического сознания внимание к подобным инцидентам резко возросло, и если в 1960‑х годах люди принимали метровые пенопластовые подушки на баржах рек как неизбежные побочные эффекты индустриального общества, то теперь против них возникли возмущение и протест. В начале 1980‑х годов многим людям даже казалось, что они столкнулись с экологической катастрофой. Некоторые отчеты и дискуссии об экологическом ущербе явно характеризовались истерией и преувеличением. В моду вошли фильмы о конце света, описывающие жизнь после экологической или ядерной катастрофы. С другой стороны, несмотря на все сообщения об обратном, уровень загрязняющих веществ в воздухе снизился с 1970 года (хотя он все еще слишком высок). Прогнозы о том, что лесные насаждения уже настолько сильно пострадали от выхлопных газов автомобилей и угольных электростанций, что большая часть лесов погибнет в ближайшие несколько лет, оказались сильно преувеличенными; напротив, в последующие годы лесные насаждения действительно увеличились[42].

Но также нелегко было реально оценить, каким рискам на самом деле подвергается человек из‑за загрязнения окружающей среды, поскольку часто не было ни эмпирических значений, ни четких научных выводов. Когда в начале декабря 1984 года из‑за небрежности и неадекватных мер безопасности произошла утечка токсичных газов с завода американской химической компании Union Carbide в индийском Бхопале и погибло около пяти тысяч человек, был очевиден страх, что подобное может повториться в другом месте в любое время[43].

Это было еще более верно в отношении аварии реактора на Чернобыльской атомной электростанции 26 апреля 1986 года. Все, что противники ядерной энергетики предсказывали в предыдущие годы и что сторонники всегда отвергали как безответственное паникерство, здесь подтвердилось: взрыв в реакторе, расплавление активной зоны, МПА, утечка большого количества радиации, загрязнение целого региона и перенос радиоактивных веществ ветром даже в отдаленные районы. То, что и ФРГ тоже может пострадать от этого, ранее считалось немыслимым, и все же именно это произошло в те дни, когда низкорадиоактивные осадки