Ежедневно

Как вол жуя,

Стараясь за строчки драть, —

Я

не стану писать про Поволжье:

про ЭТО — страшно врать.

(Маяковский В. В. Два не совсем обычных случая)

Очевидно, что поэт не мог не обсуждать с более чем осведомлёнными друзьями-чекистами катастрофическую экономическую и социальную ситуацию в стране и вряд ли следовал примеру Лили Брик, которая, в отличие от него, любила порассуждать о том, что на самом деле ничего страшного не происходит и во всём виноваты коварный внутренний враг и ползучая контрреволюция. Это обманчивое чувство причастности к «касте неприкасаемых» оставалось у Владимира Владимировича даже после получения им трагического известия о расстреле футуриста и «лефовца» Владимира Силлова, который был членом сибирской футур-группы «Творчество» и подготовил библиографию его произведений для первого тома собрания сочинений. 28-летний литератор был обвинён в шпионаже и контрреволюционной пропаганде, а затем казнён через три дня после объявления ему приговора.

«А ведь для нас чекисты были — святые люди!» — сказала Лили Юрьевна после того, как услышала историю о мытарствах в тюрьме и во время лагерного этапа известной московской актрисы — бывшей заключённой.

В 1936 году Михаил Пришвин написал в дневнике: «Столько убийств! И всё-таки кровь в самое короткое время исчезает, как роса. И всё потому, что человек этот прост, целен и совершает убийства не за себя, а по вере своей в лучшее общество. Пётр I ведь тоже казнил много, и все такие казнят, и у всех сошла кровь, как роса, кроме Робеспьера. Видно, чтобы кровь обращалась в росу, кроме веры в лучшее, ещё нужна и удача. Неудачливые госдеятели становятся злодеями». Конечно же, напрашиваются аналогии, но мы о них благоразумно умолчим…

3.1. Да здравствует советский суд — самый гуманный суд в мире!

Лишь, злобно забившись под своды законов,

живут унылые судьи…

Маяковский В. В. Гимн судье

В первые постперестроечные годы в сотнях публикаций в самых популярных изданиях того времени — «Московских новостях», «Огоньке», «МК», «Собеседнике», — выходивших миллионными тиражами, было принято обвинять правоохранительные органы СССР периода «большого террора» в абсолютном пренебрежении к принципам социалистической законности. Наконец-то получившие свободу журналисты буквально смаковали неизвестные ранее детали судебных процессов над врагами народа, рассказывая об изощрённых методах допросов следователей НКВД, неожиданно ставших знаменитее своих жертв, и т. д.

Несмотря на то что ещё в 1918 году начальник отдела по борьбе с контрреволюцией ВЧК Мартин Лацис высказывал в издаваемом чекистами журнале «Красный террор» вполне определённую позицию в отношении пролетарского правосудия: «Мы не ведём войны против отдельных лиц. Мы истребляем буржуазию как класс. Не ищите на следствии материалов и доказательств того, что обвиняемый действовал делом или словом против советской власти. Первый вопрос, который мы должны предложить, — к какому классу он принадлежит, какого он происхождения, воспитания, образования или профессии. Эти вопросы и должны определить судьбу обвиняемого. В этом смысл и сущность красного террора», в большинстве случаев действия сотрудников ВЧК-ОГПУ-НКВД, надзорных органов, суда практически полностью соответствовали действующему на тот момент времени советскому законодательству.

Например, для того чтобы получить право на досудебный приговор в отношении обвиняемого в государственном преступлении, следствию необходимо было не только иметь его личное признание в его совершении, но и соблюсти чётко определённую процедуру — как минимум выйти с ходатайством в Президиум ВЦИК СССР.

25 мая 1922 года был введён в действие Уголовно-процессуальный кодекс, ознаменовавший собой новый период в развитии советского судопроизводства. Кодификация уголовно-процессуального законодательства должна была означать положительные изменения, особенно заметные на фоне периода «революционной законности», но в данном случае мы имеем очевидный пример упрощённого правосудия, основной задачей которого была максимальная примитивизация как самого судебного процесса, так и процедуры постановки приговора.

Новый УПК до крайности развивал государственные функции и всячески подавлял инициативу суда, если она, конечно, была:

— народный суд рассматривал дела в составе народного судьи и а) шести народных заседателей по особо важным уголовным делам и б) двух заседателей по остальным уголовным делам и всем гражданским, избирался районными или городскими советами или УИК с последующим утверждением ГИК.

Обязательным условием избрания были обладание избирательным правом, опыт работы в пролетарских организациях, техническая и практическая подготовка. Как мы понимаем, право на избрание судьи означало и право его отзыва, реализовать которое исполкомы могли в случае необходимости на ближайшей сессии.

Специальная инструкция № 100 1920 года предписывала местным органам привлекать в народные заседатели в первую очередь «наиболее передовые элементы», при составлении списков должны были быть приняты во внимание указания местного комитета РКП.

При этом в силу ст. 97 суд в своей деятельности не был стеснён никакими формальными обязательствами. На основании ст. 257 председательствующий в судебном заседании должен был направлять судебное следствие в сторону, «наиболее благоприятствующую раскрытию истины». Однако запредельно низкий профессиональный уровень судей и их партийная односторонность делали судебный процесс заведомо обвинительным и предрешённым, что нередко приводило к «приговору, покоящемуся не на фактах, выясненных в процессе судоговорения, а на предрешающей его, исходящей от властного центра директиве» (Право Советской России. Сборник статей, составленных профессорами русского юридического факультета. Выпуск второй. Прага, 1925).

В силу ст. 381 участие как стороны защиты, так и стороны обвинения в процессе не являлось обязательным, и «разрешается каждый раз в зависимости от сложности дела, доказанности преступления или особого политического или общественного интереса дел; но и принимающие участие в заседании стороны могут быть не допущены к прениям, если суд признает дело достаточно выясненным (ст. 397 УПК)» и т. д. (там же. — Авт.).

Однажды Владимир Владимирович достаточно резко отреагировал на публикацию в «Листке Рабоче-Крестьянской инспекции» о гражданине Мещерине, который Тамбовским губернским судом сначала был осуждён за контрреволюционную деятельность к 10 годам лишения свободы, а затем, через два с половиной года, обвинительный приговор, постановленный в его отношении, был отменён губисполкомом (?), и, как выяснилось, совершенно незаконно:

Твёрд

пролетарский суд.

Он

не похож на вату.

Бывает —

и головы не снесут

те,

которые виноваты.

Это

ясно для любого,

кроме…

города Тамбова.

Дядя

есть

в губисполкоме.

Перед дядей

шапку ломят.

Он,

наверное, брюнет —

у брюнетов

жуткий взор.

Раз —

мигнёт —

суда и нет!

Фокусник-гипнотизёр.