В занятной беседе прошло часа полтора. Пётр Лазаревич, на то он и учёный, мог рассказывать ещё долго, но, зная, что вставать рано, всем на работу, пожелал спокойной ночи.

…Во сне Саньке явилась чудная картина: опытное поле, грохочет жатка – идёт уборка созревшей люцерны… Пётр Лазаревич насыпает в кулёк семян и, напутствуя, передаёт Саньке:

– Унесёшь домой в Подкаменское и посеешь… Соберёшь семена и опять в землю. И порадует тебя богатым урожаем большое-большое поле…

Потерянное солнце

Не ожидал пастушок – с Осиновского бугра, когда стадо уже спустилось на стойбище, на прибрежной меже увидел обращённую лицом к Ангаре девушку. Кто – издали не угадать. Наверно, Дашутка. Да што ей здесь делать? Даже в шутку не говорила, что когда-нибудь придёт. А другой девчонке быть на стойбище вообще никакого повода нету.

Санька спустился с бугра, прошёл мимо балагана и остановился позади гостьи. На ней ниже колен широкое платье в ярких узорах, цветастый платок – цыганка цыганкой! Оглянулась и ойкнула.

– Чё испугалась?

– Испугаешься – подкрался совсем не слышно…

– Да я шёл, как обычно… пугать не хотел. Это ты, Дашутка, о чём-то задумалась и не слышала…

– Может, и правда, – улыбнулась она. – Я стояла и наблюдала, как вода играет… Думала, што играют только люди. Дивно смотреть: воронки закручиваются бесконечно и на глазах, будто и не было, исчезают. Посмотри!

– Насмотрелся – в глазах рябит, – поморщился Санька – ему не до воронок. За полдня уже находился за стадом, пообедать бы да отдыхать. Спросил: – А ты, Даша, чё пришла?

– Ой, Саня, не спрашивай!.. Пошла по Красной горе, поискать клубнику, и запуталась в перелесках… Оказалась в Осиновой пади… Направилась к берегу. Решила подождать, когда пригоните стадо. Разве плохо?

– Да не… Угостишь ягодой?

– Ягоду не видала… Вишь, лукошко пустое… только узелок с оладьями.

– Век ходила бы – не нашла, – рассмеялся Санька. – Почему, наверно, знаешь сама.

– Знала б…

– Клубника созревает в конце июля – начале августа. Сейчас июнь, – подумав, пастушок покачал головой. В Дашином рассказе что-то не вяжется. Разве мать, Дора Семёновна, век прожившая в Калачном, не знает, когда собирают лесную клубнику?..

Не за ягодой ходила Дашутка! Пришла на стойбище по прибрежной дороге…

– Даш, а мама тебя тогда ругала? – неожиданно спросил Санька.

Дашутка пожала плечами – что было «тогда»? Или сам пастушок, спрашивая, готов на любой ответ?

– Ну, когда утром на заре домой прибежала, – уточнил Санька.

– А-а! – смеётся Дашутка. – Я сплю в завозне, на свежем воздухе, мама не слышала, когда пришла. А потом ей всё рассказала…

– И что ж она?

– Просила глупостей больше не делать.

– А я думал – ремешок показала, – обрадовался Санька. – Тогда я дам свой наказ – просила по утрам тебя не будить… Послушай:

Не будить-то я могу,

Но тогда уж извини,

Коль с бурёнкой на верёвке

Быть придётся на лугу…

– Славно! Люблю умные шутки, – отозвалась Дашутка.

Дядя Роман давно разжёг костёр, уже вскипятил чай, присел возле балагана и, закурив трубку, позвал ребят. Обедали молча. Дядя Роман и Санька, казалось, уже переговорили обо всём на свете, а Даша не затевала, стесняясь своего появления на стойбище. Был загадкой её приход и для пастухов, хотя положенные на обеденную скатерку оладьи были явным признаком того, что принесены не случайно.

После обеда пастушок пригласил Дашутку ловить ельцов – пошла с радостью, а когда поймала блестящего красавца, да такого крупного и скакучего, сама запрыгала от восторга. Кто не возгордится, если впервые берёт добычу древним промыслом из водной стихии. Выловив несколько рыбин, Дашутка спросила:

– Сань, а куда денем ельцов?

– Отнесёшь домой… Дора Семёновна послала оладий, а мы ей на уху отправим рыбки…

Довольные удачной рыбалкой, они приютились у костра. Санька подбросил сучьев, и пламя огненным столбом взвилось высоко к небу. Никто не оспорит – быть у костра приятно и в солнечный день. Выпал час – Санька разоткровенничался. О пастушеском деле. Как удержаться, если уж занят более чем четыре недели. Пусть знает Дашутка – Санька радуется тому, что пастушок. Пришёл один за тридцать вёрст по берегу Ангары, чтобы не заблудиться. Родной дом оставил, разлучился с дружками… Посмотрел на заснувшего в балагане дядю Романа – поди, слушает, что думает племянник, и может осудить за бахвальство. Ты, скажет, порасторопней смотри за коровушками, знаешь, какой дядя твой: участник Первой мировой войны, с ранением в правую ногу, а не хвалится, ходит да ходит. Дядя Роман только и отдыхает в то время, когда уснёт, а то всегда чем-то обеспокоен.

Вдруг Санька заметил, что вокруг стало сумрачно. Вечеру быть рано. Стадо на месте. Почему темнеет? Взглянул на небо – батюшки! На солнце надвинулась чёрная заслонка… Мрачно нависло небо, и скоро всё вокруг потонуло в грязно-сером тумане. Потянуло, как из заброшенного подвала, стойким холодом… Испуганно замычали коровы. Повизгивая, припал рядом с Санькой встревоженный пёс Разбой. Дашутка подвинулась поближе к Саньке и, тревожно дыша, обняла его за плечи.

– Сань, што это?..

– Не знаю, Дашутка…

– Солнце-то потерялось!

– Поди, найдётся – оно большое…

– А если…

– Вдвоём веселее будет, – загадочно ответил Санька и подбросил в костёр сучков. – Замёрзла – погрейся. И шибко не бойся. Подождём, что будет дальше…

Очнулся дядя Роман и, поглядев в проём балагана, не понимая, что случилось, сказал:

– Проспали мы, Сань… Вечер, должно, наступает.

– Я не спал, дядь, с Дашуткой ельцов ловили. А вечеру быть рано – стадо-то, как всегда после полудня, на месте.

– Ну-ну, а откуда тады сумеречь?

– Не знаю, дядь… Стало темнеть и потемнело. Думал: солнце ушло за тучу – тучи не видели…

Пастуху тревожный сумрак напомнил о войне, о том, как небо затягивало пороховым дымом. И представилась ему давняя картина, когда впервые увидел он взорвавшиеся неподалёку, у самых окопов, немецкие снаряды. Было это под Пинском. Подошли на исходную позицию. Готовились наступать. А немец перехитрил: опережая, саданул ярыми пушечными залпами. Ошалело и долго хлестал проклятый вражина – на снаряды не скупился. Всё вокруг беспроглядно застилось дымом, казалось, настал конец света. Сегодня взрывов не слышно, а, похоже, как и тогда, деется что-то страшное. Может, землю кромсают какие беззвучные бомбы?

Санька с Дашуткой сидят у костра, сжав друг другу руки, и блики огня мелькают на их задумчивых лицах.

– Солнышко, покажись! – шепчет Санька, отбиваясь от страха. Боится пастушок и за дядю Романа, и за Дашутку, за отца с матерью, за сестрёнок и братишек, за зайчонка и тетеревят – что будет с ними, если солнце спряталось