Однако я был слишком измучен, а потому, опустившись в изнеможениина пол у стены и скрестив ноги, молча наблюдал, как Маргарита большим садовымножом неторопливо отделяет от дряблого туловища голову старого колдуна.Завершив свое страшное дело, она погрузила жуткую добычу в химический раствор,приготовленный специально для этой цели, и запечатала банку. Мертвые глазауставились на меня сквозь стекло.

К тому времени Лэшер успел собраться с силами и предстатьперед нами в человеческом обличье. Момент этот запечатлелся у меня в памяти судивительной яркостью. Как сейчас вижу Лэшера — привлекательного мужчину соткрытым, почти наивным взглядом — и Маргариту, которая довольно похлопывает покрышке банки и умиленно лепечет, обращаясь к находящейся внутри человеческойголове:

— Милая моя головка, все будет отлично, все будетпросто замечательно.

После этого случая она предалась своим опытам с прежнимрвением.

Повторяю, Майкл, коль скоро вы видели банки сзаспиртованными головами и младенцами, то вы в полной мере знакомы срезультатами наших магических экспериментов. Как я уже говорил, никаких иныхрезультатов нам достичь не удалось. Но тогда нам не дано было знать, что всенаши усилия останутся тщетными.

С каждой новой жертвой мы действовали все более уверенно иумело. Опасения наши таяли, а надежды, напротив, росли. Мы выяснили, чтостарческие дряхлые тела не годятся для нашей цели. Необходима была молодая исильная оболочка. Наилучшим материалом для опыта стал бы какой-нибудь одинокийюноша, что называется, без роду без племени.

Больше всего я страшился, что Кэтрин проведает что-либо онаших мерзких занятиях. Милая сестрица была главной моей отрадой. Нередко,любуясь этой прелестной наивной пташкой, я с горечью думал: «О, если бы тытолько знала…» Однако отказаться от пособничества в этих темных делах было вышемоих сил. Мать и дух держали меня слишком крепко. Возможно, в Кэтрин я виделотражение лучшей части своего существа. Она являла собой воплощение детства,которого я был фактически лишен, невинности, которой я не обладал даже в самыеранние годы, воплощение добра, изгнанного из моей жизни. Быть может, поэтому ятак сильно любил ее.

Что касается наших магических опытов с призраком, долженпризнать, они доставляли мне немалое удовольствие. Откровенно говоря, мненравилось даже отлавливать жертвы и приводить их в дом, а потом лживымипосулами усыплять их бдительность, побуждая к согласию впустить в себя Лэшера.Каждая новая попытка повергала меня в состояние глубокого волнения. Мерцающеепламя свечей, недвижное тело, распростертое на кровати, момент внедрения в негодуха… — все это возбуждало, завораживало и неодолимо притягивало меня.

По мере того как опыты наши продолжались, Лэшер становилсявсе требовательнее и разборчивее. Он предпочитал тела со светлой кожей иволосами, ибо они с большей легкостью подвергались нужным ему изменениям.Теперь ему нередко удавалось остаться в человеческой оболочке довольнодлительное время, а порой он даже мог ходить и разговаривать.

Всякий раз Лэшеру удавалось в определенной степенивоздействовать на внешний вид своих временных вместилищ. Однако всеограничивалось лишь изменением цвета кожи и волос, не более.

И, в конце концов, жертва неизбежно умирала.

Но духу нравился сам процесс внедрения в чужое тело, —и он с нетерпением ждал каждой новой возможности.

Так, например,он говорил:

— Сегодня вечером я хочу увидеть луну человеческимиглазами. Найдите мне подходящего ребенка.

А несколько дней спустя мог вдруг сообщить:

— Нынешним вечером я буду танцевать человеческиминогами. Разыщите мне резвые ноги, искусные в танцах, и приведите скрипача —пусть играет за дверью.

В качестве награды за труды Лэшер приносил нам сверх всякоймеры золота и драгоценностей. Каждый день я находил в карманах увесистые пачкибанкнот. Богатство нашей семьи росло с невероятной быстротой. К тому же духподсказывал нам, в какие предприятия стоит вкладывать капиталы. Надо отдать емудолжное, он ни разу не ошибся.

Еще одно обстоятельство, пожалуй, достойно упоминания. Духнаучился принимать мое обличье. Я видел это собственными глазами.

Впрочем, я сам дал к тому повод одним опрометчивымвысказыванием.

— Почему, представая в человеческом облике, ты всегдавыглядишь одинаково? — спросил я у него однажды. — На мой взгляд, виду тебя слишком чопорный и старомодный.

— Сюзанна полагала, что именно так должен выглядетьпривлекательный мужчина, — последовал ответ. — А каким бы ты хотелувидеть меня?

Тщательно подбирая слова, я поделился с ним своимипожеланиями. И однажды глазам моим предстала моя собственная копия, причемпоразительно точная. Поначалу это испугало меня, но одновременно и позабавило.Вскоре мы обнаружили, что новый облик Лэшера дает нам возможностьбеспрепятственно дурачить окружающих. Нередко я оставлял его за письменнымстолом, а сам сбегал из дома, в то время как домочадцы пребывали в полной уверенности,что я сижу в своей комнате.

Подобные проделки казались мне восхитительными. Разумеется,дух не мог сохранять осязаемую телесную оболочку в течение длительного времени.Однако силы его неуклонно прибывали.

Мне удалось выяснить еще одну особенность Лэшера. Несмотряна то, что дух, стоило мне того захотеть, щедро одаривал меня своими ласками,он не испытывал ни малейшей ревности, когда у меня возникала потребность внежных отношениях с другими. Напротив, он, судя по всему, с удовольствиемнаблюдал, как я предаюсь плотским утехам с любовницами, темнокожими наложницамии проститутками. Атрибуты моего мужского достоинства вызывали у него неизменныйинтерес, и он не упускал возможности прикоснуться к ним. Полагаю, он видел вомне любопытный образец для подражания.

В то время как Маргарита, всецело поглощенная своимибезумными экспериментами, посвящала им дни и ночи, я пользовался любым случаем,чтобы прогуляться по городу. Дух нередко отправлялся со мной и любовалсяместными достопримечательностями. А я упивался сознанием собственногомогущества, зная, что рядом находится невидимый охранник, мой тайный защитник ипокровитель.

Теперь, когда мы с Маргаритой отгораживались от него завесоймузыки, он появлялся и танцевал — точно так же, как при жизни Мари-Клодетт.Иными словами, наша уловка побуждала его лишний раз продемонстрировать своюсилу. Облаченный в щеголеватый костюм, он полностью отдавался во власть мелодиии устраивал настоящее представление, которое отвлекало нас от разговора.

Полагаю, если среди многочисленных обитателей Ривербендаоставался хоть кто-нибудь, кто не наблюдал материальное воплощение духа поменьшей мере в течение тридцати секунд, то был или слепец, или полный идиот.