вопросом: какая от фобии польза? Обычно фобия помогает пациенту избегать ситуаций, подсознательно ему неприятных.

Возмущенный до глубины души, Шарп налился свекольным румянцем.

– И это все, что вы можете сказать?

– Я ведь не утверждаю, будто согласен с данной теорией, и не говорю, что она непременно верна в вашем случае, – слегка смутившись, пробормотал Хамфрис. – Речь вот о чем: пугает вас отнюдь не падение. Пугает вас нечто иное, а падение только напоминает об истинной причине страха. Полагаю, при некотором везении мы сумеем докопаться до корневого переживания – до, как у нас принято выражаться, изначального травматического инцидента.

Поднявшись на ноги, он выкатил на середину комнаты пирамиду из электронных зеркал-отражателей на сверкающем хромом штативе.

– Лампа, – пояснил он. – Снимем барьерчики, и…

На лампу Шарп воззрился с очевидной опаской.

– Послушайте, – забормотал он, – перестройка сознания мне ни к чему. Может, я и невротик, но собственной личностью вполне доволен… и даже горд!

Хамфрис, нагнувшись, включил лампу в сеть.

– Вашу личность мы не затронем, – пообещал он. – Всего-навсего извлечем из подсознания материал, недоступный сознательному мышлению. Отправимся, так сказать, в прошлое, отыщем на вашем жизненном пути инцидент, нанесший вам настолько значительный вред… и разберемся, чего вы боитесь в действительности.

Вокруг, точно в воде, плавали темные силуэты. Пронзительно закричав, Шарп изо всех сил рванулся прочь, забился в попытках освободиться, однако чужие пальцы сомкнулись на руках и ногах, точно стальные клещи. Что-то твердое, жесткое с маху хлестнуло его по лицу. Закашлявшись, Шарп обмяк, сплюнул кровью пополам со слюной и осколками вышибленных зубов. В глаза ударил слепящий луч фонаря: неизвестные разглядывали его со всем вниманием.

– Мертв? – спросил кто-то рядом.

– Нет еще.

Ребра прогнулись под ударом тяжелого башмака. Хруст треснувших костей прозвучал глухо, будто сквозь вату.

– Хотя вот-вот сдохнет.

– Эй, Шарп, слышишь меня? – негромко прохрипел кто-то над самым ухом.

Шарп не откликнулся. В эту минуту он что было сил цеплялся за жизнь, старался отрешиться от страданий истерзанного, изувеченного тела.

– Ты, видно, воображаешь, – продолжал тот же хрипловатый, прекрасно знакомый голос, – будто я собираюсь сказать: у тебя, мол, есть еще шанс, последний и окончательный. Нет, Шарп. Нет у тебя больше шансов. Кончились. И поступим мы с тобой вот как…

Еле дыша, Шарп тщетно старался не слушать его – а главное, отрешиться от новой и новой боли.

– Ладно, – распорядился все тот же знакомый голос, когда истязания завершились, – а теперь вышвырните его к дьяволу.

То, что осталось от Пола Шарпа, поволокли к проему люка. Расплывчатое темное пятно приблизилось, придвинулось вплотную… а потом его, охваченного невыразимым ужасом, сунули прямо туда, в темноту.

На сей раз он, падая вниз, не издал ни звука. Ужас ужасом, однако без органов речи не очень-то покричишь.

Выключив лампу, Хамфрис склонился над пациентом, обмякшим в кресле, и принялся методически приводить его в чувство.

– Шарп, просыпайтесь! – повелительно загремел он. – Просыпайтесь! Очнитесь!

Пациент встрепенулся, застонал, заморгал. На лице его застыла гримаса беспримесной, ни с чем не сравнимой муки, взгляд оставался пуст, истерзанное тело не слушалось.

– Господи, – прошептал он. – Они…

– Вы снова здесь, со мной, – заверил его Хамфрис, изрядно потрясенный выплывшим на поверхность из глубин подсознания пациента. – Не волнуйтесь, вам абсолютно ничто не грозит. Все это давным-давно миновало. Миновало. Кануло в прошлое.

– Миновало, – жалобно пролепетал Шарп.

– Да. Вы снова здесь, в настоящем, понимаете?

– Понимаю, – содрогнувшись всем телом, откликнулся Шарп. – Понимаю, но… что все это могло значить? Меня откуда-то вытолкнули… вышвырнули… и я полетел вниз. Упал…

– Верно, вас выбросили из какого-то люка, – спокойно подтвердил Хамфрис. – Изрядно избитого, изувеченного… полагая, что после перенесенных истязаний вам не выжить. Однако вы уцелели. Выкарабкались. Живы.

– Но зачем им все это понадобилось? – едва ворочая языком, прохрипел Шарп. Лицо его посерело, одрябло, глаза обернулись парой омутов, полных глубочайшей, безысходной тоски. – Помогите мне, Хамфрис…

– То есть в сознательном состоянии вы не помните, когда это произошло?

– Не помню.

– Может быть, вспомните, где?

Щека Шарпа конвульсивно задергалась.

– Нет. Они хотели убить меня… и убили! Но ведь со мной ничего подобного не происходило! – с трудом выпрямившись, запротестовал он. – Иначе я бы все помнил. Выходит, это ложные воспоминания… внушенные кем-то неизвестно зачем!

– Ничего подобного, – твердо сказал Хамфрис. – Просто эти воспоминания подавлены, вытеснены из сознания, спрятаны как можно глубже. Своего рода амнезия, оберегающая от боли и шока, – явление вполне обычное, однако память просачивается наружу окольным путем, в виде вашей фобии. Но стоит вам вспомнить обо всем этом сознательно…

– Мне – что, снова придется вернуться туда? – перебил его Шарп, едва не сорвавшись на истерический визг. – Снова сидеть под этой треклятой лампой?!

– Воспоминания необходимо вывести на сознательный уровень, иначе никак, – подтвердил Хамфрис. – Но, разумеется, не все сразу: вижу, ваш лимит на сегодня исчерпан.

Шарп, испустив облегченный вздох, откинулся на спинку кресла.

– Благодарю вас, – еле слышно прошептал он, ощупывая собственное лицо, плечи, грудь. – Сколько же лет я таскал все это в голове… сколько лет оно подтачивало, разъедало меня изнутри!

– По мере того как вы осваиваетесь, боретесь с выявленным инцидентом, фобия пойдет на убыль, – утешил его психоаналитик. – Сегодня мы добились немалого прогресса, получили некоторое представление об истинной природе страхов. Знаем, что корень проблемы в истязаниях, в увечьях, нанесенных профессиональными преступниками… очевидно, в первые послевоенные годы. Бывшие солдаты, шайки бандитов… я их помню прекрасно.

Слова психоаналитика вернули Шарпу толику уверенности в себе.

– Да, при таких обстоятельствах боязнь падения понять нетрудно. Учитывая, что со мной произошло…

Все еще дрожа, он привстал с кресла…

…и вдруг пронзительно завизжал.

– Что с вами? – встревожился Хамфрис, бросившись к пациенту и подхватив его под руку. – Что стряслось?

Шарп, в страхе отпрянув назад, пошатнулся и без сил рухнул в кресло.

– Встать не могу, – едва шевеля онемевшими губами, выдавил он.

– Как это?

Пораженный, перепуганный насмерть, Шарп поднял на психоаналитика умоляющий взгляд.

– Не могу встать, – повторил он. – Упасть… упасть боюсь. Доктор, мне даже на ноги уже не подняться…

Оба на время умолкли. Наконец Шарп, не сводя взгляда с пола у ног, прошептал:

– Хамфрис, я ведь не просто так пришел именно к вам. Вы принимаете на первом этаже, в том вся и суть. Выше мне не подняться. Вот смеху-то, а?

– Очевидно, придется снова просветить вас лампой, – со вздохом сказал Хамфрис.

Пальцы Шарпа крепко стиснули подлокотники кресла.

– Понимаю. Страшно – сил нет, а что еще делать? Я ведь даже уйти от вас не могу, Хамфрис! Эта пакость меня погубит!

– Ну уж нет, – возразил Хамфрис, вновь выдвигая лампу на середину комнаты. – От «этой