нас на гибель, даже не глядя. Придется набраться мужества и самому посмотреть в глаза тем, чьими судьбами взялся распоряжаться.

Добыв из кармана календарик, он нацарапал галочку в одной из клеточек с датами и перебросил картонку через стол, Шарпу.

– Встретим тебя после службы и отвезем. У нас аэроплан есть, сюда долетает запросто. Мой собственный, не чей-нибудь. Замечательная машина!

Шарп, трепеща, поднес календарик к глазам. Склонившийся над бесчувственным, невнятно мычащим пациентом Хамфрис замер, впившись взглядом в картонный прямоугольник.

Да, он ничуть не ошибся. Травматический инцидент, события, вытесненные в подсознание, Шарп пережил вовсе не в прошлом.

Происшествию, послужившему причиной мучившей Шарпа фобии, предстояло произойти в будущем, полгода спустя.

– Подняться можете? – осведомился Хамфрис.

Распростершийся в кресле Пол Шарп слегка встрепенулся.

– Я… я, – начал было он, но тут же осекся и погрузился в молчание.

– Все, все. Прервемся до времени, – ободрил его Хамфрис. – На сегодня хватит. Однако вас еще нужно увести подальше от самой травмы.

– Мне уже лучше.

– Попробуйте встать, – велел Хамфрис, шагнув к креслу и остановившись в ожидании.

Пациент неуверенно, с опаской поднялся на ноги.

– Да, – выдохнул он. – Вроде бы отпустило. А последний раз… что это значило? Я сидел где-то, кафе или вроде того… с Гиллером…

Хамфрис вынул из ящика стола книжечку рецептурных бланков.

– Сейчас пропишем вам чуточку успокоительного… такие круглые белые пилюли, принимать каждые четыре часа, – забормотал он, быстро строча на листке предписание, а затем подал рецепт пациенту. – Поможет расслабиться и отдохнуть. Снимет часть напряжения.

– Благодарю вас, – еле слышно пролепетал Шарп, но тут же ожил, насторожился. – Выходит, материала всплыло немало?

– И даже очень, – сдержанно признался Хамфрис.

Помочь Полу Шарпу хоть чем-нибудь он был не в силах. Жить пациенту оставалось каких-то полгода. Шесть месяцев промелькнут незаметно, а там по его душу явится Гиллер с товарищами… Ах, скверно, скверно-то как! Ведь этот Шарп – по сути, вполне симпатичный малый, трудолюбивый, добросовестный правительственный чиновник, стремящийся всего-навсего делать свое дело, как полагает нужным!

– Ну, и? Что скажете? – жалобно спросил Шарп. – Сможете мне помочь?

– Я… э-э… постараюсь, – ответил Хамфрис, не в силах взглянуть пациенту в глаза. – Однако проблема нешуточная.

– Еще бы, сколько лет разрасталась, – застенчиво подтвердил Шарп. Рядом с креслом он казался совсем крохотным, жалким – не важным государственным чином, а самым обычным, одиноким, беззащитным простым человеком. – Слов нет, как я вам благодарен, доктор. Если с этой фобией не покончить, как знать, до чего она доведет?

– А вам не приходило в голову изменить решение? Уступить просьбам Гиллера? – внезапно спросил Хамфрис.

– Как можно? – удивился Шарп. – Это же просто нелепо. Я против предвзятых решений, а объективных оснований для удовлетворения их ходатайства нет.

– Даже несмотря на то, что вы сами оттуда родом? Даже если эти люди – ваши друзья, земляки, бывшие соседи?

– Работа есть работа, – непреклонно ответил Шарп. – Мой долг – исполнять ее, невзирая на чувства… хоть собственные, хоть чужие.

– Симпатичный вы малый, – невольно вырвалось у Хамфриса. – Жаль, что…

Но тут он умолк, осекшись на полуслове.

– Что жаль? – машинально переспросил Шарп, направившись к выходу. – Хотя я и так у вас вон сколько времени отнял, а работы у психоаналитиков, насколько мне известно, сейчас навалом. Когда мне снова прийти… если можно, конечно?

– Завтра. Завтра примерно в это же время, если оно вас устраивает, – ответил Хамфрис, проводив пациента до дверей в коридор.

– Огромное вам спасибо, – вздохнув с облегчением, сказал Шарп. – Спасибо от всей души!

Оставшись один, Хамфрис поспешил запереть дверь в кабинет, бросился к столу, придвинул к себе телефон и торопливо, с трудом попадая пальцем в отверстия, принялся вертеть диск.

– Дайте кого-нибудь из вашего медперсонала, – отрывисто бросил он в трубку, как только его соединили с Агентством особых талантов.

– Отдел медицинских исследований, Кирби, слушаю вас, – деловито отозвались на том конце провода.

– От меня только что ушел пациент, – кратко представившись, заговорил Хамфрис. – По всему судя, латентный провидец.

– Где родился? – заинтересовался Кирби.

– Петалума, округ Сонома, к северу от залива Сан-Франциско, к востоку от…

– Знакомая местность! Да, оттуда вышло немало провидцев. Для нас те края, можно сказать, золотая жила.

– Значит, я не ошибся, – обрадовался Хамфрис.

– Дата рождения пациента?

– К моменту начала войны ему исполнилось шесть.

– А-а, – разочарованно протянул Кирби, – в таком случае он не получил достаточной дозы и полноценным провидцем, с какими работаем мы, ему не бывать. Дар далее не разовьется.

– Другими словами, на вашу помощь можно не рассчитывать?

– Таких латентных – обладателей малой толики дара – в десятки раз больше настоящих носителей. У нас просто нет времени с ними возиться. Присмотритесь, и наверняка наткнетесь не на одну дюжину человек вроде вашего пациента. Ущербный дар не представляет собой никакой ценности – даже для обладателя, вероятнее всего, станет обузой, не более.

– Да уж, «обузой» – это еще мягко сказано, – едко подтвердил Хамфрис. – Человеку осталось каких-то полгода до страшной, мучительной смерти, а предостережения о ней он получает в виде приступов фобии, причем с самого детства… и чем ближе событие, тем интенсивней реакция.

– То есть сам он этих… воспоминаний о будущем не сознает?

– Именно. Действуют они исподволь, строго на подсознательном уровне.

– В сложившихся обстоятельствах оно, быть может, и к лучшему, – рассудил Кирби. – По всему судя, ход событий во времени стопроцентно стабилен, а значит, ему, даже все понимая, ничего не изменить.

Покидая кабинет, доктор Чарльз Бамберг, практикующий психиатр, заметил человека, скромно сидящего в уголке приемной.

«Странно, – подумалось Бамбергу, – вроде бы пациентов на сегодня больше не оставалось».

Распахнув дверь, доктор вышел в приемную.

– Вы ко мне?

Увидев Бамберга, сидевший в кресле – рослый, худощавый, в мятом рыжевато-коричневом дождевике – поспешил погасить сигару о донышко пепельницы.

– Да, – подтвердил он, неловко поднявшись на ноги.

– На прием записаны?

Посетитель с мольбой взглянул на него.

– Нет, не записан. Я вас выбрал… – Осекшись, он неуверенно, сконфуженно рассмеялся. – Выбрал, потому что вы принимаете на верхнем этаже. На самой верхотуре.

– На верхнем этаже? – заинтригованный, переспросил Бамберг. – Какое же это имеет отношение к делу?

– Я… понимаете, док, мне наверху куда уютнее.

«Навязчивое влечение, – подумалось Бамбергу. – Очаровательно».

– Вот как? – сказал он вслух. – И как вы себя чувствуете наверху? Лучше?

– Нет, не лучше, а… – Странный посетитель слегка замялся. – Могу я войти? Найдется у вас для меня секундочка времени?

Бамберг взглянул на часы.

– Ладно, – согласился он, жестом пригласив посетителя в кабинет. – Входите, присаживайтесь, рассказывайте, с чем пожаловали.

Гиллер, облегченно вздохнув, устроился в кресле.

– По правде сказать, мне это здорово жить мешает, – отрывисто, встревоженно зачастил он. – Всякий раз, как увижу хоть лестничный пролет,