— Истинная.

— Знаешь, если я ещё отдам сегодня кровь, мне нехорошобудет.

— Это не обязательно должна быть твоя кровь, —сказал он.

Я уставилась на него, а он на меня. И я сказала то, чтодумала, хотя уже почти отучила себя от такой привычки:

— Так что, ты можешь взять у меня кровь, и мы будемтрахаться, а рядом будет стоять донор, ты возьмёшь у него, и мы снова трахнемся.И так можно набрать полную спальню доноров и пилиться до тех пор, пока невыдохнемся намертво или не сотрём себе все до мяса?

Я вроде как шутила. Выражение его лица было совсем нешутливым. От этого выражения, от его взгляда я покраснела.

И вдруг возник такой яркий образ, что, если бы я не лежала ибез того на полу, то оказалась бы там. А увидела я Бёлль Морт, лежащую наширокой кровати, окружённой свечами. На той же кровати были и Ашер сЖан-Клодом. К столбам кровати привязаны были мужчины, бледные и голые. Кровьблестела на контурах их тел, на шее, на груди, под руками, стекала по ногам. Неиз одного укуса или даже двух, а столько, что не сосчитать. У одного головаупала на грудь, тело повисло на верёвках. Если он и дышал, я этого не заметила.

Жан-Клод вытолкнул меня из своей памяти, почти физически. Япришла в себя на полу в его кабинете, покрытая собственной кровью. Сотовый былвсе ещё у меня в руке.

— Я не хотел, чтобы ты это видела.

— Ещё бы!

Он закрыл глаза и покачал головой.

— Мы были молоды и мало что понимали. Бёлль Морт быладля нас Богом.

— Вы из них высасывали всю кровь, чтобы устраиватьмарафонский секс, — сказала я, и в голосе моем не было ужаса. Вообщеничего не было. Потому что я все ещё видела эти воспоминания — не в таких живыхдеталях, как раньше, но теперь они были у меня в голове. Господи, только чужихкошмаров мне не хватало.

— Я многое делал, ma petite, о чем не хотел бы, чтобыты знала. Многое такое, за что мне стыдно. Такое, что жжёт меня изнутри едкойжёлчью.

— Не забывай, это твои воспоминания были. Япочувствовала, что чувствовал ты. И сожаления там не было.

— Значит, я тебя слишком рано вытолкнул.

Он не стал втягивать меня обратно — просто пересталвыталкивать, и я снова оказалась в той комнате. На той кровати. Я была в головеу Жан-Клода, когда он заметил того человека на столбе, который не двигался,прополз по кровати и коснулся остывающей плоти. Я ощутила его скорбь, его стыд.Я знала, как и он, что это были люди, которые нам верили. Люди, которых мыобещали защитить. Дайте нам кровь свою и тело своё, и мы сохраним вас. Я сновапосмотрела на Бёлль Морт, вытянутую, обнажённую, роскошную, под телом Ашера,каким оно было до того, как его изуродовала церковь людей. Ашер поднял голову,встретился с нами взглядом, и в разгаре ночи, которую Бёлль задумала какчувственнейшую из ночей, заронено было зерно понимания, что мы должны удрать отнеё. Мысль, что есть вещи, которых не делают, черты, которых не переступают, аещё — что она не бог.

Я снова оказалась в кабинете, и моя кровь высыхала у меня нателе, и грудь начала болеть, и я плакала.

Он смотрел на меня сухими глазами, ожидая, что я убегу.Отвернусь и убегу. Как уже столько раз бывало. Для меня ничего не бываетслишком красивым, слишком приятным, слишком чистым. Я терпеть не могу в своейжизни людей нечистоплотных — это было когда-то правдой, до тех пор, пока в одинпрекрасный день до меня не дошло, что я сама такая.

Но голос у меня был ровный, совсем не такой, как должен былбы быть, когда на лице сохнут слезы.

— Я раньше думала, будто понимаю, что хорошо и чтоплохо, кто в этой жизни хороший и кто плохой. А потом мир стал серый-серый, и ядолго вообще ничего не понимала.

Он смотрел на меня молча, скрываясь за неподвижной маскойлица, скрываясь от меня, потому что уверен был, к чему я клоню, не сомневался,что сейчас услышит.

— Бывают дни, — черт побери, целые недели, —когда я опять ничего не понимаю. Меня так далеко выбросило от понимания добра изла, что иногда я не знаю, как вернуться обратно. Во имя справедливости, того,что я понимаю под справедливостью, я делала такие вещи, о которых не хочуникому рассказывать. Я могу убить человека, глядя ему прямо в глаза, и ничегоне испытывать. Ничего, Жан-Клод, совсем ничего. А нельзя быть таким, чтобыубивать и не расстраиваться даже по этому поводу.

— Ты отнимаешь жизнь, чтобы защитить жизнь, ma petite.Я отнимал жизнь ради удовольствия, ради удовольствия той, кому я служил. —Он встряхнул головой и медленно подтянул колени к груди, сжался в тугойкомок. — Ты никогда не думала, почему я не заменил тех вампиров, которыхвы с Эдуардом, а потом и я, убили, уничтожая Николаос?

— Я как-то об этом не думала, — ответила я. —Знаю, что вдруг оказалось у нас вампиров как грязи, хотя до того их не хватало.

— Я призвал вампиров вернуться ко мне, потому чтозавладел ими давным-давно. Но я не сделал ни одного вампира с тех пор, как сталМастером Города. И нас было мало, опасно мало. Если бы какой-нибудь мастерсоседней территории объявил нам войну, мы бы проиграли. Просто не хватило быживой силы. Или неживой.

— Так почему было их не сделать ещё? — спросила я,понимая, что он ожидает этого вопроса.

Он посмотрел на меня, и этот взгляд был не его, кого-тодругого. Взгляд, наполненный страданием и непониманием, столетиями боли.Никогда не видела я у него такого человеческого взгляда.

— Потому что, чтобы из человека сделать вампира, надопрежде всего лишить его смертности, человеческой сути. Кто я такой, чтобы наэто пойти, ma petite? Кто я такой, чтобы решать, кому жить дальше, а комуумирать в назначенное ему время?

— Кто ты такой, чтобы играть в Господа Бога?

— Да, — ответил он. — Да. Кто я такой, чтобызнать, что переменит это превращение? Бёлль своею властью меняла страны,начинала и кончала войны, решала, кто будет править, кто погибнет от рук убийц.Было время, когда она тайно правила почти всей Европой, тайно во многом даже отсамого совета вампиров. Она убивала миллионы войной и голодом. Не своимируками, но своей волей.

— Что же её остановило?

— Французская революция и две мировые войны. Перед такимвсеобъемлющим разрушением не может не склониться даже сама смерть. Теперь советкрепче держит в руках вожжи, контролируя каждого своего члена. Времена, когда вЕвропе кто-то мог сосредоточить в руках такую тайную власть, миновали.

— Приятно слышать.

— Что если я возьму кого-то и сделаю таким, как я, аэтот человек мог бы научиться лечить рак, или сделать какие-то великиеоткрытия? Вампиры ничего не изобретают, ma petite. Мы поглощены смертью,наслаждением и бессмысленной борьбой за власть. Мы ищем деньги, комфорт,безопасность.