двор, что-то сверкало. Он пригляделся. Долго не мог попять, что это такое. Это блестел отвал.

Леван упал на спину и заснул.

Быки звучно рвали траву.

Утром, когда он проснулся, они лежали там же, рядом с ним.

Леваиа разбудил яркий свет. Он протер глаза, посмотрел перед собой: открытые ворота, дорога, сверкающий отвал, быки… Оглянулся назад — сумрачный дом, окна, занавешенные черным, кухня с прохудившейся крышей. А перед кухней, у дверей, — старый беззубый пес…

Леван вздрогнул.

— Сыновья, — проговорил си шепотом. — Сыновья! — повторил он громче.

В эту ночь Леван не видел во сне своих сыновей.

ДОЧЬ МЕЛЬНИКА

Перевод

А. Эбаноидзе

Дождь идет…

Долгий, долгий дождь…

Помнишь, Беко?

Еще бы… Это единственное событие в его жизни, которое никогда не забудется. Хотя нет… многое невозможно забыть. Но все остальное надо вспоминать, надо копошиться в памяти, увязывать с одним ли, с другим или долгими бессонными ночами уходить далеко-далеко за своими воспоминаниями.

А это Беко помнит всегда. С того дня. С того дня или, вернее, с той ночи.

Да, с той ночи.

Сколько же лет прошло? А?

Кто знает, кто вел им счет. Кажется, что он помнит это событие со своего рождения, хотя случилось оно в пору возмужания, когда пушок у него над губой сменился усами. Пожалуй, такое и не могло случиться в другую нору, но Беко кажется, что это всегда было с ним. Ст первых дней жизни и до последних ее дней.

…А сегодня так холодно, так зябко; небо опустилось низко-низко, хлюпанье дождя под окнами в канавке сжимает сердце; тлеет огонь в очаге, и ветер шепеляво посвистывает в незашпаклеванных степах.

Эх, судьба есть судьба, и никуда от нее не денешься, а ведь Беко вовсе не так плохо прицелился тогда. Да, по правде говоря, и выстрел был хорош…

Дождь идет…

Скоро, похоже, снег выпадет.

Помнишь? И в ту ночь лил дождь. Правда, снег тогда выпал нескоро, но ночь была студеная, злая.

А теперь скоро выпадет снег, ляжет по пригоркам и впадинам, на черные деревья и холмики деревенского кладбища.

Помнишь, Беко?

Еще бы!

Тебе и память-то напрягать не надо… Как же это было? Как было… Была у тебя флипта-двустволка, достал где-то свинца и пороха на пять выстрелов и от радости не чуял под собой ног. Охотничьей собаки ты никогда не держал, погода хмурилась, по ведь ты был не тот, что сейчас, — голова горячая, ноги крепкие! Какая непогода могла удержать тебя дома!

Не успел ты выйти в поле, как бабахнул из обоих стволов по цапле, и хоть цапля не потеряла ни перышка, ты не тужил — впереди еще три выстрела… После этого ты целый день без толку прослонялся по холмам и кручам. Ты не берег зарядов, куда там! Просто никакая дичь не подпускала тебя на ружейный выстрел. Наконец в зарослях папоротника мелькнула рыжая облезлая лиса. Бац, бац!.. Тебе не везло: и на этот раз промах. Тут-то ты решил приберечь последний заряд для верного выстрела.

До сумерек пробродил ты, продираясь через цепкий кустарник, одолевая крутые взгорки. Вот на вершины лег туман, и вечер уже близко, но ты не хотел возвращаться домой без добычи — ведь в одном стволе еще сидел заряд, а ноги не знали усталости. И тут на краю поляны в высоких некосях ты увидел косулю. Или то был олененок? Ты не удержался, выстрелил. Косуля подпрыгнула, но только ты подумал — вот и добыча, как она вскинула голову и дунула в чащу. А ты? Ты не думал сдаваться — она ранена, ей далеко не уйти— и понесся следом. Может, она и в самом деле была ранена, а может, нет, только ты проискал до ночи, да так и не нашел.

Потом туман и ночь разом опустились на горы.

Помнишь?..

Еще бы! Ничто не заставит тебя забыть…

В горах погода ненадежна. Сильный порыв ветра пронесся над лесом, и крупные, тяжелые, как свинец, капли забарабанили по листьям.

Стемнело.

Дождь полил сильнее. Сверкнула молния, заворчал гром. Опять налетел ветер и встряхнул мокрые деревья.

А дорога? Какая уж тут дорога, даже деревьев не разглядеть во тьме. Ты шел под гору, то и дело спотыкаясь. Зацепился за что-то, оступился в воду — то первые ручьи побежали с гор.

Потом спуск кончился и начался подъем. Впереди была гора, за пей — другая, и третья, и четвертая. Ты не знал, идешь ли к дому или от дома, но ты не мог стоять. Ты должен был идти, идти, уповая на случай, в надежде набрести на человеческое жилье.

Лес стонал и роптал. Молния в клочья разрывала тучи. В ущелье голодным шакалом залаял поток. И один-одинешенек, с незаряженным ружьем, без следа, без дороги, ты почувствовал страх. А вместе со страхом пришла усталость. И когда, вскарабкавшись на очередную вершину, ты опять не увидел вокруг ничего, кроме черной кромешной тьмы, у тебя подкосились ноги.

Где-то завыл волк.

Ты прижался к стволу и долго стоял, чуть дыша.

Ливень но ослабевал, и ветер по унимался.

Где-то в поисках добычи рыскал голодный волк.

Ты должен был идти. Ты не мог стоять, и ты пошел. Пошел. Потом побежал из последних сил. В этом была единственная надежда на спасение.

Под горой пришлось по колено в воде перебираться через сбивающий с ног поток, потом опять в гору, вслепую, сквозь подлесок и бурелом, сквозь цепкий, хваткий кустарник.

Что, если и за этой горой не будет света… Ты тащился, брел, пошатываясь, выбившись из сил.

Что, если и там одна только непроглядная тьма? Опять спуск, грохочущее небо, неистовый поток, и снова гора…

Перебираясь от ствола к стволу, ты одолел крутой подъем. Почувствовал, что прошел по ровному и ступил еще несколько шагов в надежде, что лес поредеет и где-нибудь впереди мелькнет слабо освещенное оконце пли хотя бы