— Из огня да в полымя, — мелькнула мысль. Он был совершенно не готов к объяснению. Сам не знал, что собирается делать. Да и менять-то ничего не собирался. Хотя часто задумывался о создавшейся достаточно странной ситуации. Он не был ни там, в семье, ни здесь. Застрял где-то посередине и безвольно отдался течению событий.

Они, как обычно, сидели на крохотной уютной кухне. Аркадию страшно хотелось курить, но здесь нельзя. Поэтому он нервно покусывал спичку. Ира ломала одну за другой спички и не знала, с чего начать этот сложный разговор. Весело засвистел чайник, словно пытаясь разрядить обстановку.

— Аркадий, раскажи о себе. Я ведь ничего о тебе не знаю, — неожиданно для обоих уже мягко произнесла Ира.

— Да что тут рассказывать? Я весь на виду, — попытался отшутиться.

— Скажи, это правда, что Даша не твоя дочь?

— С чего ты взяла? Дашка наша. Я ее обожаю.

— Но мне в редакции рассказывали…

— И что?! Она самый дорогой для меня человек, — приготовился, словно к бою.

— Я восхищаюсь вами. Не все женщины и уж тем более мужчины способны взять на себя такую ответственность. — Ирина погладила его большие сильные руки. Аркадий облегченно вздохнул. С благодарностью посмотрел на нее.

— Мы долго шли к этому. Наделали массу ошибок. И, если бы не появление в нашей семье Дашки, вряд ли еще были сейчас вместе. А сейчас я не представляю себе жизни без нее.

Ирина задумчиво смотрела на него. Повисла пауза. Она не знала, что делать, как признаться в своем грехе. Особенно тяжело было это сделать после его слов о приемной дочери.

Долгие годы она носила в себе страшную тайну. Никому еще не рассказывала о содеянном. Каялась только перед Богом. Плакала по ночам, кусая подушку, чтобы не вырвался крик. Не крик, вопль. Он рвался наружу, рвал в клочья изболевшееся сердце.

— Аркадий… Я ужасная женщина… Я преступница.

Он с недоумением смотрел на нее:

— Ты о чем?

Слезы градом лились по щекам. В глазах — немой крик. Слов нет. Казалось, земля уходит из-под ног. Она закрыла лицо руками. Хрупкие плечики сотрясались от рыданий.

— Я… я отказалась от нее…

— От кого? Ты бредишь! Настенька с тобой, — Аркадий обнял ее, пытался успокоить. Ирина резко отстранилась.

— Ты теперь навсегда уйдешь… Ты не сможешь понять меня… Тебе не понять, как я еще живу, как хожу по этой земле. Ты весь такой правильный… ответственный… благополучный отец семейства. А я — дрянь. Я сделала это…

— Ирина, я ничего не понимаю. Успокойся. Расскажи все. Тебе станет легче.

— Господи, ты не понимаешь! Мне никогда не станет легче. Я постоянно, каждый час, каждый миг проклинаю себя. Мне нет ни прощения, ни успокоения. — Она опять затряслась в беззвучных рыданиях.

Аркадий, ошарашенный, стоял рядом. Он был в шоке, не знал, как успокоить ее. Налил стакан воды. Выпил залпом сам, налил второй — предложил попить Ирине.

Рыдания постепенно затихали. Она уже смогла говорить.

— Я должна рассказать тебе все. Просто выслушай меня. Хочешь — суди, хочешь — прости. Хочешь — казни.

— Ира, я ни черта не понимаю! Ты можешь мне объяснить конкретно, что происходит? Успокойся — и давай все по порядку.

— Да, хорошо. Я попытаюсь. Только уверена, что после этого ты возненавидишь меня. Я к этому готова. Но и носить в себе этот груз больше нет сил. Ты должен все знать. А мне, быть может, станет от этого хоть капельку легче. Хотя…вряд ли…

* * *

— Не думаю, что ты вспомнишь меня даже после того, как я расскажу тебе все о себе. Ведь, общаясь со мной почти целый год, ты даже не заикнулся о том, что когда-то знал меня.

Аркадий все с большим удивлением и недоумением слушал Ирину. При последних ее словах он посмотрел на нее с тревогой: не заболела ли она, не бред ли это?

Ирина продолжала:

— В тот вечер я совершенно случайно оказалась в одной компании. Зашла к приятельнице, а там — вечеринка по поводу дня рождения ее друга. Хотела сразу же уйти, но Рита даже слушать ничего не хотела. Стала знакомить меня со всеми гостями. Одним из них был ты.

Праздник был в полном разгаре, и все были, мягко говоря, слегка нетрезвыми. Терпеть не могу шумные компашки, но Рите удалось удержать меня. Чувствуя неловкость, я села в сторонке и молча наблюдала за присутствующими. Ты подошел ко мне не совсем уверенной походкой. Видать, успел уже хорошенько набраться.

Ненавижу пьяных — они наглые, настырные, беспардонные. И просто противные. Не переношу запах перегара. Но ты при всей своей нетрезвости заговорил с изысканной вежливостью:

— Почему грустит милая незнакомка? — я не посчитала нужным ответить, но это не остановило тебя. — Не нравится это сборище? Мне тоже. Давай сбежим.

Это предложение мне показалось весьма кстати. Надеялась просто избавиться от тебя на улице. Но получилось, как получилось…

Опуская подробности, которые я сама смутно помню и до сих пор не могу объяснить их себе, скажу только, что эту ночь мы провели вместе. Утром ты ошалело посмотрел на меня. Бросился одеваться. Буркнул что-то вроде «Извини» и ушел.

Аркадий внимательно вглядывался в лицо Ирины. Он напрягал свои извилины, пытался вспомнить других приятелей или хотя подругу Иры. Но все было тщетно. В памяти не всплывал даже малейший намек на описываемые Ириной события. Навязчивая песенка «Ой где был я вчера, не про то разговор…» — единственное, что звучало в его взбеленившемся мозгу, не давала ему сосредоточиться, как ни старался он от нее избабиться. Тупо глядя на умолкнувшую Ирину, он наконец произнес:

— Прости, но я тебя не помню… — потом, еще находясь в состоянии полнейшего недоумения, добавил:

— А что ты еще говорила? От кого ты отказалась? За что я должен тебя возненавидеть? — он буквально засыпал ее вопросами.

— Я подписала отказ от дочки… В роддоме. Родила двух девочек… Понимала, что не потяну их. У меня не было ни своего жилья, ни нормальной работы. — Все это Ирина говорила усталым приглушенным голосом. Она сникла, на щеках еще не высохли слезы, но глаза были сухими и опустошенными. Казалось, она была где-то далеко, здесь — только оболочка.

— А муж?! Родители?!

— У меня никого не было…

До сознания Аркадия еще не доходило, что Ирина рассказывала не только о своих девочках. Он вообще не думал о том, какое отношение имеет ко всему услышанному. Только с ужасом смотрел на женщину, бросившую своего ребенка.

Он не знал, что делать, что говорить. Успокаивать или казнить? Любить или ненавидеть. Что-то нехорошее шевельнулось у него в душе:

— Как же ты могла?!.. — отвернулся и, не попрощавшись ушел, громко хлопнув дверью…

Ты кто?..