Как заклинание повторяла слова: «Я нужна своей девочке». Именно они помогали в минуты отчаяния, когда хотелось кричать от безысходности и отчаяния. Когда казалось, что жить больше нет сил…

В плену заблуждений

Дымов шел быстро. И чем быстрее он шагал, тем сумбурнее были его мысли.

— Что за чушь она порет! Хотя, все может быть правдой. Череда постоянных запоев осталась далеко позади. Но их шлейф тянулся за ним. И нередко с ним заговаривали совершенно незнакомые люди. По-приятельски хлопали по плечу спившиеся забулдыги, приглашая сообразить. О женщинах вспоминать не хотелось. Все они были для него на одно лицо.

Дымов тряхнул головой, словно желая проснуться от страшного сна. Но проплывающие образы были той ужасной действительностью, которая несколько лет назад была его жизнью. Напрасно он пытался в этом мусоре воспоминаний отыскать единственное — нужное ему. Память упорно не возвращала ему события единственной ночи, которые были сейчас ему так важны.

— Стоп! Я что собираюсь всерьез поверить этому бреду? Это что же получается? Она пытается обвинить меня в своей жестокости?! Я, значит, виновник, ее греха?! Так нет же, моя хорошая, милая овечка, это не я, а ты сама сотворила со своей жизнью нечто страшное.

И как только я мог так жестоко ошибаться в ней? Добрая, внимательная, любящая мать. Да какая же она мать! Как можно было отказаться от своего ребенка?!

Суд линча продолжался всю дорогу домой. Лита была поражена его взвинченностью. Давно не приходил он в таком ужасном состоянии.

— Ты что, пьян?

— Трезв как стеклышко. Уж лучше бы напился! — Аркадий, не глядя на жену, прошел в спальню и, не раздеваясь, бухнулся в постель, накрыв голову подушкой.

* * *

Ни разу в разгоряченном мозгу Дымова не промелькнула мысль о том, что он сам когда-то убедил жену избавиться от неплановой беременности. Основание — невовремя. Фактически по его замыслу не суждено было родиться его кровиночкам. Поэтому и жили они с Алей, словно в плотном липком тумане безрадостного существования. Именно с его легкой руки осталась бесплодной его молодая жена, страстно мечтающая о детях.

Так чем же он был лучше несчастной матери-одиночки, пытавшейся выжить в водовороте жизни без поддержки родных и близких. Да ведь и не было никого рядом с ней, кто бы мог удержать ее от страшного шага в бездну ежедневного самоуничтожения. Она сама осудила себя на вечное раскаяние за содеянное и считала, что нет ей прощения ни от людей, ни от Бога. И кто же дал ему право судить ее, одинокую, беззащитную, хоть и поздно, но осознавшую свою ошибку?..

* * *

Наутро Дымов проснулся злой. На что, на кого — не мог объяснить себе. С вечера не мог трезво понять, что же хотела донести до него Ирина. В его эгоистическом сознании никак не складывались пазлы всего, о чем она сбивчиво рассказывала. Даже успокоившись он не мог сложить дважды два и понять, что Ирина не только каялась в том, что оставила одну из двойняшек в роддоме.

Дымов решил, что она просто устала носить груз тяжкого раскаяния, и решила облегчить свою совесть, поведав ему свою страшную историю. Зациклившись на этом, Аркадий отказывался сопоставлять их случайную связь и рождение девочек.

* * *

В редакции сразу заметили изменения в отношениях между Ириной и Аркадием. Былая доброжелательность, дружба, о которой говорили с легкой иронией, подразумевая безусловный любовный треугольник, явно сменилась на холодность и предвзятое равнодушие.

Оба стали молчаливыми. Аркадий был мрачен, озлоблен. Ирина — поникшая, грустная, несчастная.

Однажды, оставшись случайно наедине друг с другом, они обменялись ничего не значащами фразами. И Аркадий уже направился к выходу. Ирина не выдержала:

— Аркадий! — он оглянулся, — я хочу уйти из редакции.

— Это твое право. Наверное, так будет лучше.

— Но мне бы хотелось узнать, понял ли ты, что Настя — твоя дочь?

Пол будто ушел из-под ног Дымова. Он облокотился о стол. Поднял на Ирину глаза. В них был немой вопрос. Наконец, он выдохнул:

— Ты уверена?

— Да, — просто ответила она. Ее тону невозможно было не поверить. В нем не было истеричности, претензии, лжи.

Дымов неожиданно растекся счастливой улыбкой, схватил Ирину за руки:

— Это точно правда?

— Да, у меня никого не было ближайшие полгода до той ночи с тобой… Но ведь это легко проверить, — она с надеждой посмотрела на все еще сияющего Дымова.

— Я хочу ее видеть. Пойдем, скорее пойдем к тебе…

Уповая на счастье…

Аркадий буквально тащил за собой Ирину, едва поспевающую за ним. Его нетерпение было таким же неожиданным, как внезапный уход в тот вечер. Он всегда бурно реагировал на волнующие его события. Но сегодня весь буквально светился от свалившейся на него новости.

— Аркадий, Настя еще в садике, — пыталась остановить его Ирина, но он не слушал ее, увлекая за собой.

— Отец! Я — отец Настеньки! Ирочка (он впервые так назвал ее), почему ты молчала так долго? У меня теперь есть родная дочь. Ты понимаешь, родная!

— А как же Даша? Ты ее не любишь?

— Я обожаю ее. Она тоже моя дочка. Это не обсуждается.

Когда Ирина с Настей вышли на крыльцо, Аркадий подхватил малышку на руки и крепко прижал ее к себе. Потом долго кружил весело смеющуюся девочку, целовал ее щечки, гладил по головке.

Настю не очень удивило такое поведение дяди Аркадия. Он часто играл с ней, и она всегда радовалась его появлению.

Дома он буквально не отходил от малышки, внимательно вглядывался в ее милое личико и никак не мог налюбоваться. Не мог прийти в себя, буквально обезумев от счастья.

Время мчалось быстро. Ира уложила спать дочку и вышла к Дымову, ожидающему ее на кухне.

Он встретил ее неожиданным вопросом.

— Скажи, а когда день рождения у Настеньки?

— 15 ноября. А что?

— Даша тоже родилась 15 ноября, — у Ирины подкосились ноги, Дымов не дал ей упасть, подхватив в свои объятия. — Ты понимаешь, о чем я говорю?!

— Нет, Аркадий, этого не может быть, — она плакала, с надеждой и страхом, вглядываясь в его лицо. Ждала его слов, которые заставили бы ее поверить в чудо.

— Чудес не бывает? — то ли спрашивая, то ли отрицая, вопрошала она.

— Почему же, моя хорошая? Чудеса случаются! Ты понимаешь, мы можем быть счастливы. Надо только сделать тест — и все!!!

Его решительность радовала и пугала. Ей хотелось верить в чудо. Но она боялась поверить в него.

Обезумевшие от счастья, они оба забыли, что есть еще один человек, имеющий прямое отношение к происходящим событиям. Они строили планы на будущее, и в нем не было места для Аэлиты. Женщины, для которой Дашутка была смыслом жизни, ее единственной радостью…