совершенно аналогичная тому, что было сказано о структуре видений: развитие – восходящее с двумя кульминационными пунктами, в IX в. (расцвет первого Возрождения) и во второй половине XII в. (начало расцвета позднего Средневековья). Ход развития можно проследить даже по видениям, помещенным в этом сборнике <…> но необходимо помнить, что плохие вещи писались во все времена (сл. протокольный стиль Фл.) и что о развитии судят по высшим достижениям25.

Итак, перед нами прежде всего грубый неловкий стиль Григория и бедное однообразие изложения Бар. Появляется затем школьный, строго выдержанный язык Беды, свидетельствующий о доскональном знакомстве с классиками; еще больше отдает школой манера Эдилвулфа (Мерхд.) с его словарными словечками и овидиевскими реминиссансами. Новое движение началось и достигает своего апогея в пышном, богатом украшениями и изобразительными средствами, слегка витиеватом, почти эпистолярном стиле каролингских «ложноклассиков» (Ветт., К. III). Образцы X в. (Анс., Фл.) дают больше представления о месте, чем об эпохе: они указывают на упадок латинской литературы во Франции, но не латинской литературы вообще; если бы Саксония оставила нам хоть одно видение X в., оно, конечно, имело бы совсем другой вид. Как бы то ни было, блестящие времена каролингского Возрождения миновали, и О. есть шаг назад по сравнению с Ветт. Новое возвышение начинается под влиянием борьбы за читателя, вспыхнувшей к концу XI в. между духовной и светской литературой. Латинский стиль закаляется в горниле конкуренции и выходит оттуда во второй половине XII в. богатым, изобилующим разговорными оборотами и сравнениями, взятыми из жизни, терпимым к варваризмам, но разработанным и умело пользующимся своими многочисленными изобразительными средствами.

Что касается запаса образов и мотивов, то, хотя исследователи обращали особое внимание на эту область (тщательно излагая содержание видений и выхватывая отдельные элементы для сравнения), все же до сих пор не создано даже самой элементарной системы. Прилагаемый к настоящему сборнику Указатель, при всем своем несовершенстве, представляет первую попытку внести в это дело какой-нибудь порядок: из него читатель по крайней мере получит приблизительное понятие о богатстве запаса и размерах влияния традиции <…> Но для того чтобы судить о богатстве образами отдельных видений, о непосредственном влиянии одного видения на другое и т. п. … наш Указатель далеко не достаточен: для этой цели следовало бы усилить его детализацию – вдвое и втрое. Это и будет настоящий путь, по которому можно прийти к более или менее точным цифрам соотношений и установлению приемлемых схем, дабы впредь избегать таких фантастических подразделений, как следующая теория французского ученого Делепьерра (указ. соч., с. 37): «Для видений существуют два точно разграниченных (distinctes) периода. До IX в. … характер рассказов более райский, чем адский»26. Это утверждение есть плод явного недоразумения, основанного, как кажется, на одностороннем впечатлении от Бар. и Салв.; чтобы его опровергнуть, достаточно взглянуть хотя на Венл. и Вон. 112 (VIII в.); так, например, из приблизительно 250 строк Венл. (изд. Яффе) только 15 посвящены описанию райских обителей. Да и на примере Др. нетрудно убедиться в несостоятельности утверждений Делепьерра. Из Указателя видно, что в течение всего периода места пыток описывались подробнее, чем места блаженства. Если взять только один «инвентарь» (не считая населения), т. е. сравнить между собой по количеству мотивов только рубрики VII (рай) и VIII (ад) Указателя, то получим отношение VII : VIII = 30 : 5327. Во все времена для человеческой фантазии легче было (благодаря опыту жизни) проникнуть в измышление Сатаны, чем придумать такое блаженство, которое могло бы затмить столь трудно достающиеся земные радости, ибо «око не виде и ухо не слыша, и на сердце человеку не взыдоша, яже уготова Бог любящим Его»28. Недаром этот текст так часто цитируется (Анс. 2, Б. Ж., Тн.) и парафразируется (Ветт., Эв.) в видениях, чтобы оправдать слабость нашего воображения.

4. Дидактический элемент

Идейное содержание видений весьма небогато и целиком покоится в сфере морали общественной или политической. Общепринятое деление видений на чисто моральные и политические в принципе верно, но оно должно быть принято с известными оговорками. Во-первых, оно может быть проведено последовательно лишь на одновершинных видениях; большинство же остальных попадет в разряд смешанных, ибо одновременно преследует и моральные цели, и политические (Венл., Ветт., Тн. и пр. и пр.). Во-вторых, собственно политических идей в видениях вовсе нет, а есть только нравственная оценка того или иного политического лица или события29, так что трудно решить, где кончается мораль и начинается политика. Так, например, переход от наказания сильных мира вообще <…> к наказанию специально грешных епископов или графов <…> а затем отдельных графов <…> или королей <…> чрезвычайно постепенен и не допускает установления резкой демаркационной линии. Для политики остается, таким образом, только цель автора, его партийная тенденция, скрывающаяся под покровом моралистического рвения. Видения, благодаря таинственной своей основе, представляли удобную форму для политической агитации: вкрапливая свои партийные взгляды между потусторонними образами видений, легко было придать этим взглядам подобие небесной санкции. Наиболее ярые политиканы не стыдятся вкладывать свои мнения в уста Божества. Таков Аудрад: «Вот Господь соизволил услышать меня и, сойдя с неба, сиянием Своим озарил меня в том месте, где я молился, и сказал: „Прокляни тот день, когда Буркхард будет епископом“». Некоторые доходят до того, что сочиняют целые тенденциозные видения (Аудрад, К. III, Турп.). Словом, видения служат полемике, и потому неудивительно, что особенно много политического материала содержат тексты, относящиеся к эпохам великих раздоров: таковы в меровингское время Гунтр., Даг.; но особенно кишит политическими страстями эпоха Каролингов (Ротх., КВ, Ветт., Б. Ж., К III,, Фл. – сл. Шепелевич, Указ. соч. 1, с. 31); Тн. Гл. XVII, XVIII отражают время ирландских усобиц. Таким образом, хотя видения и бедны государственными идеями, постоянная смена политических целей вносит в содержание видений большое разнообразие.

Совсем другое видим мы в области обиходной общественной морали. Тут полный застой, мертвая точка. Нравственная идеология видений не продвинулась ни на шаг со времени Григория Великого: все взгляды, выраженные в видениях, можно найти в той или иной главе «Диалогов». Причина этого кроется все в том же обстоятельстве, которое мы неоднократно подчеркивали: видения развиваются в художественную, не в философскую сторону. То, что было вложено Григорием, оказалось достаточным для поддержания авторитета и смысла существования видений; все силы его последователей уходили на разработку изобразительных средств.

Можно сказать, что весь небольшой запас нравственных положений группируется вокруг того принципа, что небесное блаженство неизмеримо больше земного и что невзгоды мира сего – ничто по сравнению с адскими муками. Поэтому человек должен «продать бренное (счастье) и купить