— Полагаю, на этом все и мы свободны? — она поднялась на один пролет, ведя подругу за руку и, поравнявшись со мной, добавила. — И не забудьте про доводчик.

— Будет сделано в лучшем виде, — я улыбнулся и по вспыхнувшей в глазах панике понял, что она меня тоже узнала.

А вот это интересно!

Мне дико хочется подначить ее, напомнив о вчерашней встрече, и посмотреть, как гордая краса будет сохранять достоинство в заведомо недостойном разговоре. На следующем повороте лестницы ловлю ее настороженный взгляд и тут звонит мобильный.

Черт, Ведьма! Ты как всегда не вовремя.

Инна шла вперед, как на бронетранспортере. Пролетела мимо Веры с подругой, даже не заметив. Я же наоборот кивнул обеим, улыбнувшись ненароком, и ускорил шаг.

И вот зачем мне эти сложности?

Ясно и ежу, что Вера давно не девочка, а значит все у нее в полном комплекте: муж, дети, собака. А, с учетом того, что мы соседи, ввязываться в любовную авантюру с ней все равно что пилить сук, на котором сидишь. Для начала хватит и вшивого председателя.

Мысль о крысеныше напомнила о вопросах с крышей, которые надо было поднять прилюдно на собрании, и за которые я в порыве гнева забыл. И я мысленно поставил галочку, чтобы включить этот пункт в ближайшие планы на неделю.

Инна цокала каблучками по ступеням, ее идеальная попка покачивалась при каждом шаге, кожаные штанишки обтягивали сочные формы.

Эта девочка сегодня планировала остаться до утра.

Что ж, я тоже планировал знатно поразвлечься и проснуться один.

Уже в квартире, Инна первым делом пошла на кухню.

— О, миленько, — она обвела взглядом фасады и, пристроившись у плиты и соблазнительно покрутив бедрами, добавила: — Нравится?

Нравится ли мне, что метишь стать хозяйкой на моей кухне?

Нет.

Нравится ли мне, какая ты мокрая и узкая, когда я беру тебя сзади?

— Конечно, кошечка!

Мы разбираем пакеты и я откупориваю бутылку вина. Легкий ужин из полуфабрикатов и Инна убегает пудрить носик в ванну. Я сижу на мягком диване в гостиной и потягиваю виски.

Хорошо.

Чертовски хорошо знать, что все здесь — твое. И ты можешь распоряжаться и менять то, что надоест по своему усмотрению. А, зная свой характер, что-то или кого-то менять я буду часто.

Инна возвращается в гостиную при полном параде.

Космической высоты каблуки, белое кружевное боди с открытой спинкой, подведенные алой помадой губы. Она красуется передо мной, купаясь в желании.

— Потанцуй для меня, детка, — я осушаю виски и закидываю руки за голову. Эрекция давит, голова легкая и я с удовольствием наблюдаю за эквилибристикой черноволосой Ведьмы.

Ха, не даром выбрала белый комплект, замуж хочет, а я не зову.

И не позову.

Инна садится на шпагат спиной ко мне. Прогибается в пояснице. Папа отрывается от пола и я наблюдаю просто восхитительную картину.

А может и позову? Лезет же по пьяни всякая хрень в голову!

Встаю с дивана и, подняв пьяную гимнастку с пола, несу в спальню. На ходу она расстегивает на мне джинсы и запускает руку в штаны. Голодная Ведьма. Я смеюсь и медленно обнажаю ее, наслаждаясь мягкой, упругой плотью в своих руках.

Девочка, сегодня ты будешь кричать для меня.

Инна опытная, игривая и не знает, что такое стеснение. Она тонко чувствует мои желания и, что самый кайф — всегда готова. Сегодня мы не просто занимаемся любовью, мы трахаемся.

И, вколачиваясь в нее, я почему-то думаю об алом платье на запахе и мягкой светлой ложбинке между грудей.

Летчики взяли плац в кольцо. В синих парадных мундирах с золотым аксельбантом и поясом в тон, низко надвинутых на глаза фуражках, они смотрели прямо на Веру, от чего той делалось не по себе. За плечами первого круга она видела лица второго, а за их спинами третьего — и так без конца, сколько хватало глаз.

Вера подошла к одному из ребят, ища знакомые черты и не находя их. Двинулась вдоль первого рядя в поисках выхода, но бойцы стояли плотно и поворачивали головы вслед, по мере ее продвижения.

Заиграл гимн и мужчины разом вытянулись по струнке, черты их лиц изменились и Вера с ужасом обнаружила, что стоит в окружении Костиных копий.

Они больше не смотрели на нее. В усиливающемся гуле оркестра, находившегося вне поля ее зрения, появились фальшивые нотки и постепенно величественную мелодию сменил бойкий, трескучий бит чарльстона.

Вера обернулась и зажала рот ладонями.

В обрисованном белой краской круге в центре плаца танцевали двое мужчин. В шляпках-котелках и платьях, как у героев фильма «В джазе только девушки», в таких же париках и с обведенными красной помадой губами.

Ноги отбрасывали коленца так высоко, что Вера различала подвязки на мускулистых, покрытых волосами бедрах. Короткие каблучки цокали по асфальту и, когда танцоры, взявшись за руки, повернулись к ней лицом, Вера узнала сыновей.

— Нет! — крикнула в сердцах и первый ряд сделал шаг вперед — за ним последовали остальные и от шума бряцающих по асфальту сапог у Веры заложило уши.

Паша и Вова самозабвенно танцевали, не замечая никого вокруг. Кольцо солдат с лицами бывшего мужа сжалось еще и Вера запаниковала. Бросилась к сыновьям, но не успела сделать и пары шагов, как чьи-то руки схватили ее и потянули вглубь строя.

Вера проснулась, глотая слезы. Шея затекла и домашняя одежда пропиталась потом. Посмотрела на часы — половина второго.

Это всего лишь сон! Ей просто приснился кошмар. Вера приняла душ и пошла на кухню заваривать чай. Город, укрытый пушистым белым одеялом, спал. Только где-то наверху заунывно пел Армстронг.

Интересно, ее сосед вообще когда-нибудь спит?

Допив чай, Вера вернулась в спальню, но сон не шел. Вызванное видением беспокойство сжимало материнское сердце и ей стоило больших усилий сдержать порыв и не набрать сыновьям тут же. Вместо этого она отправила Вове короткую смс с вопросом про Новый год и забылась тревожным сном без сновидений.

Уже утром, садясь в машину, Вера приняла входящий от сына.

— Алло! Вовчик, привет!

— Привет, мам, у тебя все в порядке?

Вера виновато улыбнулась, но забота сына была ей приятна.

— Все хорошо, просто соскучилась…

— Ну, ясно. Мам, у меня пять минут до первой пары…

— Вы где Новый год собираетесь отмечать, с увольнительной решили вопрос? — выпалила Вера, пока сын не отключился.

— Да, приедем тридцать первого… что? Да, сказал я, Пашок, отвали!