Сергея посадили на восемь лет. Перед тем как отправиться поэтапу, он встретился с Леной и приказал ей его забыть, потому что он ее никогдане любил и считает нужным сказать ей об этом именно сейчас, чтобы она неразыгрывала из себя жену декабриста (так и сказал – «чтоб не разыгрывала»), аустраивала свою жизнь без него…

После этого Лена серьезно заболела и провалялась в больницечуть ли не год – врачи не знали, от чего ее лечить, потому что у нееобнаружилась дисфункция всех жизненно важных органов. Когда же ее все-такивыписали, в дом матери она не вернулась. Она не желала ее больше видеть – и невидела целых 20 лет…

Елена схватила с лавки пригоршню снега, слепила комок ипровела им по лицу. Надо успокоиться! И постараться все забыть – с прошлым еебольше ничего не связывает! Мать умерла, Сергей, быть может, тоже. Ведь емусейчас должно быть семьдесят, а в нашей стране, как известно, мужики долго нежи…

Мысль оборвалась. Дыхание перехватило. Перед глазами поплыличерные круги. Но даже сквозь них она видела… Нет, нет, это не он… не может быть…просто похож…

– Сережа! – выдохнула Лена и сползла наприпорошенную снегом землю.

Ее Сережа! Вот он, в каких-то десяти метрах от нее! Живой!

Он идет по параллельной дорожке, направляясь к разрытоймогиле. Он ничуть не изменился, такой же стройный и высокий, такой жеседовласый и так же не любит головные уборы. Старость его нисколько неизуродовала, напротив, сделала еще более привлекательным.

Сергей не заметил ее, он не смотрел по сторонам, и Лена былаблагодарна за это Богу, потому что меньше всего она хотела бы сейчасвстретиться с ним глазами. Она понимала, что как только она заглянет в этилюбимые, чуть близорукие глаза, она плюнет на все: на мужа, на партию, на Думу,на своих избирателей и даже на любимую собаку Дулю, и пойдет за Сергеем хоть накрай света.

Анна

Аня тихонько всхлипывала, утирая влажное лицо варежкой (оприготовленном заранее платке она даже не вспомнила). Ей было горько оттого,что ни один из присутствующих на похоронах не оплакивал бабусю вместе с ней.Всем было наплевать на то, что Элеонора Георгиевна умерла. Всем, даже ее сыну,который со скучающим видом разглядывал привезенный им траурный венок. Не говоряуже о старой мымре Голицыной, томно прикладывающей пожелтевший от временибатистовый платочек к совершенно сухим глазам. Молодого же мужчину вщеголеватом пальто она в расчет не брала, он тут был явно человеком посторонним– Аня решила, что он секретарь Эдуарда Петровича, потому что стоял немного вотдалении и вид имел крайне озабоченный.

Пока Аня плакала, к траурной процессии (если четырех человеку могилы можно назвать процессией) присоединился еще один мужчина: высокийхудой старик с серьезным аскетичным лицом. Он молча кивнул Голицыной,поздоровался за руку с Эдуардом, скупо улыбнулся Ане, но вместо того, чтобывстать рядом со всеми, шагнул к гробу, вынул из-за пазухи белоснежную розу надлинном стебле, положил ее у лица бабуси, прошептал что-то короткое: то ли«прости», то ли «прощай», после чего быстро развернулся и зашагал прочь.

Минутой позже его худая спина скрылась из виду.

Сразу после этого Эдуард дал знак могильщикам, чтобыприступали.

Гроб заколотили, опустили, закидали землей. Не было ниторжественных речей, ни горьких причитаний, ни прощальных поцелуев в лоб, всемолча кинули на крышку по горстке земли и отошли, давая возможность могильщикамзаняться своим делом.

Когда на месте ямы образовался небольшой холмик мерзлойземли, все посчитали похороны завершенными.

– Эдик, дружочек, – заговорила Голицына своимпротивным дребезжащим голосом, – ты поминки где будешь делать?

Эдуард Петрович нахмурился, видимо, об этом он даже неподумал, но быстро нашелся – достал из кармана портмоне, вынул из него стодолларов и протянул их старухе.

– Лизавета Петровна, вот вам деньги, помяните матушкубез меня. Я видел тут неподалеку небольшой ресторанчик, попрошу своего шоферавас туда отвезти… Потом он вас домой забросит…

Голицына хищно схватила предложенную сотню, молниеносноспрятала ее в карман и сладко запела:

– Спасибо, сынок, спасибо. Дай Бог тебе доброгоздоровья… Помяну матушку твою, подружку мою ненаглядную, помяну, не сомневайся…

Но Эдик ее сладких речей слушать не стал, он сделал движениерукой – мол, не стоит благодарности, резко развернулся и направился к стоящемув сторонке молодому человеку. Аня зачем-то потащилась следом за ним. Уж незатем ли, чтобы рассмотреть красавца поближе?

– Вы кто такой? – с места в карьер начал Эдуард.

– Меня зовут Петр Моисеев, – отрекомендовалсяпарень, – я адвокат вашей покойной матушки…

Значит, не секретарь, а адвокат! С ума сойти! А какойкрасавец вблизи оказался!

– Фамилия известная, – хмуро кивнул бабусинсын. – Это ты Цаплю защищал? И Германа?

Петр не ответил, только с достоинством кивнул, а ЭдуардПетрович продолжил:

– И зачем матушка тебя наняла, такого ушлого?

– Она оставила завещание…

– Понятно. Только для этого достаточно нотариуса, зачемей понадобился видный столичный адвокат?

– Элеонора Георгиевна наняла меня на тот случай, есливы надумаете его опротестовать.

– Я? – сощурился Эдуард.

– Не вы лично. Вас она как раз и не имела ввиду… – Адвокат строго сжал губы, став сразу серьезнее и старше. –Другие члены семьи.

Аня обалдела. Другие? Значит, кроме Эдуарда Петровича естьеще кто-то?

– И кому же матушка завещала свое добро? – хмыкнулЭдуард.

– Я зачитаю завещание завтра в два часа дня в своейконторе, – он протянул ему визитку с вензелями, – здесь указан адреси телефон. Так что милости прошу.

– А остальные знают?

– Моя секретарша сегодня обзвонит всех членов семьи,указанных в завещании. Кто пожелает, придет… – И тут он впервые посмотрелна Аню. – Вас, Анна Вячеславовна, я так же прошу явиться, и вам ЭлеонораГеоргиевна кое-что оставила.

После этих слов красавец адвокат протянул еще одну визитку,на этот раз Ане, улыбнулся и, вежливо попрощавшись, удалился. Эдуард Петровичпроводил его задумчивым взглядом, потом встряхнулся и спросил:

– До дома подбросить?

– Я еще посижу тут… – Аня опустила глаза и почтибеззвучно добавила: – С бабусей…

– Замерзнешь, дурочка.

– Я не долго.

Он сокрушенно покачал головой – не ясно, осуждающе илисочувствственно, – а затем ушел, даже ни разу не оглянувшись.

Оставшись одна, Аня облегченно вздохнула (как бы ни был кней добр грозный дядька Эдуард, а все равно в его присутствии она зажималась),подошла к могиле, присела рядом с ней на корточки, вынула из кармана банкувареной сгущенки, поставила ее рядом с венком и, не медля более ни секунды,побежала в сторону ворот – через десять минут от них отходил льготный автобус.