А сколько страстного драматизма: было все — от тривиальногозаламывания рук до радикальных попыток покинуть через окно оскверненный похотьюномер. Ох и давала она им жару! И не кое-как, не спустя рукава, а с полнойотдачей, с пафосом, экстатично, воплощая в реальность большое искусство…

Что там говорить, примадонна есть примадонна.

Матвей обалдел и утратил над примадонной контроль, чего сним раньше не случалось. Бурная жизнь плейбоя многому научила: и не в такихпеределках бывал, не из таких аварий выруливал, а тут сплоховал. Но затодобился, чего хотел: секс действительно удался экстремальный. За пределы номеравылетели оба: он — без брюк, она…

Совсем голая.

Правда, чуть позже примадонна остыла и выбросила ееуниформу, но с мстительной угрозой сообщить о художествах горничной самомупрезиденту.

Возникал вопрос: президенту чего? Страны или отеля? И то идругое казалось скверным. Матвей расстроился, бедняжка хуже — сразу в слезы.Жалкая, ползает по ковру, вещи свои собирает и вое-ет.

Не выдержало сердце Матвея. Прижал он ее к себе, шепнул: «Ану-ка, по-быстрому скройся», — и пошел улещать примадонну.

Всю ночь улещал.

Работал как проклятый. Трудился, не покладая…

Думал уже, не простит. Лишь под утро старушка смирилась.Отпустила его, томно вымолвив:

— Сегодня уезжаю, дружок. Удивил. В книге отзывов напишублагодарность той горничной. Как имя ее?

Матвей растерялся:

— Не знаю.

Примадонна смеялась до слез:

— Ах, нахал! Настоящий мужчина!

Прощались уже друзьями навеки. Матвей даже в верностиклясться затеялся, но примадонна остановила его и, пряча влюбленность в мудрыхглазах, кокетливо распорядилась:

— Ну, иди, иди уж, утомил, через месяц приеду.

Изволь не опаздывать.

Удаляясь, Матвей с наслаждением закурил и подивился:«Гениальная баба! И что старушка во мне нашла? Видимо, прав мой предок: япросто счастливчик».

И тут его осенило: «А что эта чебуречница в дорогом отеледелала? Элитное место, она же еще вчера торговала на вынос. Видать, мастерицана все руки от нужды, а не от скуки. Ну, да бог с ней, какое мне дело? Теперьпро нее можно смело забыть».

В душе действительно наступила привычная и такая сладкаясвобода — на лимитчицу было плевать.

Свобода, свобода, свобода…

Но свобода длилась недолго. На следующий день Матвейотправился по делам и наткнулся на чебуречницу — просто напасть. Она с воплями:"Беляши!

Пирожки!" — как ни в чем не бывало величаво катила своютележку, на него не взглянув.

Как можно его не заметить?

Матвей сначала остолбенел, а потом догнал ее и, скрываядосаду, приветливо крикнул:

— Здравствуй, красавица!

Она, снова не взглянув на него, безразлично бросила:«Хелло», — и горласто продолжила: "Беляши!

Пирожки! Налетай! Подходи!"

— Да вот же я! — возмутился Матвей. — Уже! Налетел-подошел!Что ж не кормишь?

Она вынуждена была обратить на него внимание: в лицемелькнула растерянность. Мгновение — и, всплеснув руками, чебуречницавосхитилась:

— Аронов! Сам Аронов! Полный отпад!

— Да, это я, — подтвердил он и сгреб девицу в охапку,утаскивая ее в авто.

Там все и состоялось. Она кричала: "Тележка!

Моя тележка!" — но не слишком сопротивлялась.

А когда Матвей успокоил ее: «Все потери тебе возмещу», — ивовсе стихла. Но отдалась как-то вяло, без огонька.

— Ну и где же твое вдохновение? — недовольно спросил он,поспешно приводя в порядок костюм.

Она, натягивая потрепанные джинсы, кивнула на лобовоестекло:

— Так люди же ходят, центр Москвы.

Матвей усмехнулся:

— Эка невидаль, люди ходят. Они ходят везде, а я летать тебяприглашаю, возноситься, парить… Нет, вижу, не хочешь ты стать звездой.

Она разволновалась:

— Страшно хочу! Приходи завтра, сам увидишь.

Я и завтра здесь буду…

— Завтра я занят, прощай. — Он многозначительно открыл передней дверцу.

Сникнув, она вылезла из машины и уныло покатила своюзатрапезную тележку по улице. Покатила уже без прежнего задора. «Беляши,пирожки», — бубнила она вялым голосом.

«Совсем охренел, трахаю кого попало», — подумал Матвей,равнодушно глядя ей вслед и рассеянно поворачивая ключ в замке зажигания.

Благодаря своему кретинизму на деловое свидание он опоздал,о чем, впрочем, не жалел нисколько: истина дороже. Теперь нет сомнений, онпо-прежнему секс-символ, доказательством "чего послужила эта убогаяшлюшка.

И довольный, Аронов, газанув, помчался по улицам города. Внаивной радости своей он не замечал логического прокола: если девица шлюшка, тосовокупление с ней вовсе не доказывает, что он секс-символ. Зачастую даженапротив. Аронов же ликовал.

И опять недолго. Через несколько дней, утром, выходя изБольшого (был там по делам), он столкнулся с ней лицом к лицу. Как обычно втаких случаях, слегка напрягся — сейчас начнет приставать, навязываться, лезтьс укорами…

Но как бы не так: девица ему равнодушно кивнула и мимопрошла. Он и рта раскрыть не успел.

Мгновенно в голове Матвея появились две мысли на одну и туже тему, можно даже сказать, одинаковые:

«Недурная у нее фигура» и «Неплохо сложена».

Вот как сильно он растерялся. Не ожидал. Изумленноостолбенев, долго смотрел ей вслед: столько, сколько позволяли прохожие. Лишькогда девица скрылась из виду, побрел к своему автомобилю, гадая, в чем секретее равнодушия. Тут он вспомнил, как небрежно в последний раз с ней поступил,как едва ли не пинками из машины выгнал…

Вспомнил и успокоился: «Обиделась».

И снова занозой засела девица в его голове: «Если обиделась,тогда кивала зачем? Просто прошла бы мимо, делая вид, что не заметила. Нет, такей не годится, надо же мне продемонстрировать свое презрение. Но презрения онакак раз и не демонстрировала».

Все сходилось к тому, что странная она, эта девица, совсемнепонятная. Обескураживала она Матвея.