гарантировала болгарам Восточную Сербию и желаемую ими часть Македонии, а также субсидии в размере 200 миллионов франков. Эти два договора были заключены правительствами и парафированы в Софии 4 сентября. Кроме того, все это должно было увенчать соглашение между военными. Причем предполагалось, что составление последнего не вызовет особых трудностей. Однако в его проработку вновь вмешался болезненный вопрос о том, кто кому должен подчиняться.

Было решено, что для наступления на Сербию Германия и Австро-Венгрия выделят по шесть, а Болгария минимум четыре дивизии (по три бригады в каждой). При этом добиться согласия фон Гетцендорфа на то, чтобы, согласно пожеланию болгар, командование этими тремя армиями передать генерал-фельдмаршалу фон Макензену, оказалось не так-то просто. Поэтому содержавшаяся в привезенных Ганчевым документах рекомендация Болгарии передать общее руководство войсками исключительно германскому Верховному командованию встретила в Цешине ожесточенное сопротивление. В результате между австро-венгерским Главным командованием и немецким Верховным командованием начались длительные споры о том, кому передать «эффективное», а кому – «представительское» управление войсками. Не желая взваливать на себя лишнюю ответственность, фон Фалькенхайн как-то так «незаметно» уступил, предоставив Главному командованию Австро-Венгрии право осуществлять «представительское» верховное руководство операцией в Сербии.

Однако он просчитался. Буквально накануне подписания соглашения между военными полковник Ганчев заявил, что Болгария вступит в войну лишь при условии, что верховное командование станет осуществлять Германия. Можно только представить, как меня восприняли с этой новостью в Цешине.

Фон Гетцендорф, как всегда, любезно, но достаточно твердо дал мне понять, что мои попытки переубедить его совершенно бесполезны, заявив, что всему есть свой предел и он не может себе позволить такого унижения. Тогда я спросил его, намерен ли он придерживаться этой точки зрения даже в том случае, если это приведет к аннулированию договора. В ответ фон Гетцендорф сказал, что это вызвало бы у него искреннее сожаление, но он был бы обязан своему императору, армии и отечеству за сохранение престижа.

Такой позицией фон Гетцендорфа фон Фалькенхайн был очень возмущен, и мы стали совещаться, что делать дальше. К нам присоединился также представитель министерства иностранных дел Цройтлер, который призвал меня задействовать все рычаги, чтобы изменить мнение фон Гетцендорфа. В итоге мы решили сделать еще одну попытку и переубедить Ганчева. После этого я по-немецки и по-французски объяснил Ганчеву, что на самом деле нет никакой разницы в том, кто отдает официальные приказы фон Макензену, так как еще со времен Горлицы разработка деталей операций принадлежит начальнику германского Генерального штаба.

Но переубедить Ганчева оказалось весьма трудно. Из его ответной речи мне стало понятно, насколько низким тогда в Болгарии был престиж Австрии. Причем недоверие у болгар возникло еще в мирное время, причиной чего послужили колебания австрийской политики, которые производили в Софии очень неприятное впечатление. К тому же исход предпринятого австро-венгерским полководцем Потиореком наступления[21] поспособствовал утрате Дунайской монархией своей военной славы. Поэтому Ганчев и заявил достаточно решительно, что Болгария, скорее всего, не станет подчиняться приказам австрийского Главного командования.

Тогда я предложил фон Фалькенхайну полностью исключить из военных соглашений болезненный вопрос о командовании. Достаточно было обговорить, что тремя направленными против Сербии армиями непосредственно командовать будет немецкий генерал, а то, от кого этот генерал будет получать приказы, вообще не затрагивать. Фон Фалькенхайн с этим согласился, а затем после некоторого колебания Ганчев также заявил, что может представить такое решение своему правительству.

Теперь дело оставалось за фон Гетцендорфом. Сначала я позвонил в Цешин графу Кагенеду, чтобы он попытал счастья с фон Гетцендорфом. Однако и на этот раз ответ оказался отрицательным. Тогда фон Фалькенхайн сам отправился в Цешин и в ходе часовой беседы сумел-таки переубедить упрямца. При этом при всех четких заверениях в том, что указания будет отдавать австро-венгерское Главное командование, такая трактовка оставалась лишь договоренностью между этими двумя военачальниками. Это случилось 5 сентября, а уже на следующий день в ставке германского Верховного командования фон Гетцендорф, Ганчев и фон Фалькенхайн подписали военный договор, вторая статья которого гласила:

«Верховное командование тремя обговоренными в первой статье договора объединенными армиями возлагается на фельдмаршала фон Макензена с задачей нанести поражение сербским вооруженным силам и как можно скорее установить и обеспечить связь через данную страну между Венгрией и Болгарией».

Казалось, что все препятствия устранены. Но уже через несколько дней возникли новые трудности, поскольку фон Гетцендорф в письме фон Фалькенхайну выразил пожелание, чтобы фон Макензен первый приказ получил от австро-венгерского Главного командования в Цешине. На это фон Фалькенхайн ответил, что первое указание фон Макензену должно быть выдано непременно германским Верховным командованием, так как фон Макензен является немецким офицером. Вот если бы он был австрийцем, то тогда такое право принадлежало бы исключительно австро-венгерскому Главному командованию.

В конце концов, фон Гетцендорф на это согласился, и уже 18 сентября фон Фалькенхайн сообщил в Цешин, что двумя днями ранее «в соответствии с заведенными в Германии порядками» фон Макензен получил указания лично от германского императора. Однако у этой переписки был и еще один неприятный привкус. Он заключался в том, что фон Гетцендорф предложил, чтобы фон Макензен наряду с германским Верховным командованием в Пщине докладывал об обстановке и австро-венгерскому Главному командованию в Цешине.

Фон Фалькенхайн с таким предложением согласиться не мог, поскольку тогда фон Макензену пришлось бы отчитываться непосредственно и перед командованием болгарской армии. Но для соответствующих сообщений в Цешин и Софию и так имелись офицеры связи. Однако австро-венгерское Главное командование постановкой себя в равное положение с болгарами чувствовало себя оскорбленным и находило такое «едва понятным после года взаимного сближения обеих армий и империй».

Такой постановке вопроса фон Фалькенхайн противопоставил убеждение в необходимости строгого соблюдения равноправия Болгарии. «Компаньон, – написал он фон Бетцендорфу, – который предоставил для участия в нашей кампании более 150 000 хорошо обученных солдат, но как новичок, естественно, еще не привык к сотрудничеству, имеет полное право на осторожное к нему отношение. И такое положение ничего не изменит в наших проверенных в боях взаимоотношениях».

Тем временем войска подошли к границам Сербии. К счастью, никто и не подумал вернуться к плану операции, разработанному Потиореком, который направил армию в наступление по труднопроходимой местности из района, располагавшегося между реками Сан и Дрина. Вместо этого было принято решение использовать уже проторенные в ходе предыдущих войн дороги и разгромить противника на фронте между реками Сан и Дунай. О том, что следует поступить именно таким образом, в австровенгерское Главное командование памятная записка от австрийского генерала Карла Терстянски фон Надас поступила еще в июле, а