Венеция открывается нам как город, полный дверей, входов и выходов. В каждом доме, в каждом дворце две входные двери – на улицу и на канал, чтобы идти пешком или плыть на лодке. Весь город некогда был дверью, открытой на Восток, откуда в Европу притекали диковины и сокровища далеких неведомых земель. Но помимо этих физических, архитектурных и торговых дверей, в Венеции есть и другие – может быть, не столь заметные, но совершенно особенные. Сам собор Святого Марка в его целостности можно рассматривать как вход в иную реальность. Порог, за которым мы на время покидаем свое естественное повседневное состояние и переносимся на другой уровень. Одни определят этот опыт как духовный или религиозный, другие – как художественный или эстетический. Вход в иную реальность, весь в багрянце порфира, белизне мрамора и золоте мозаик.

Поминальный храм Рамсеса III (Мединет-Абу)

Неизъяснимая красота искусной лжи

Никогда столько не лгут, как перед выборами, во время войны и после охоты.

Приписывается Отто фон Бисмарку, первому канцлеру Германской империи

Наши жизни – это реки,

И вбирает их всецело

Море-смерть;

Исчезает в нем навеки

Все, чему пора приспела

Умереть.

Хорхе Манрике, испанский поэт

Многие путешествия по Египту начинаются со дня в Луксоре, городе, выросшем на развалинах древних Фив, столицы Верхнего Египта в эпоху Нового царства. С небольшими изменениями очередности – чтобы поток туристов не сокрушил памятники – путники проводят некоторое время перед всеми главными достопримечательностями. Исполинский Карнакский храм со впечатляющим гипостильным залом и не такой крупный, но тоже удивительный Луксорский храм с колоссальными статуями фараонов; Долина Царей с таинственными захоронениями, полными рельефов и росписей, за тысячелетия не утративших яркости красок; величественные скалы вокруг развалин некогда утопавшего в цветах храма Хатшепсут и грозные фигуры Колоссов Мемнона.

На все это уходит одно изнурительное утро: как правило, вставший засветло турист чувствует себя слегка оглушенным – такое количество диковин и чудес наскакивает на него разом со всех сторон. Гиды твердят, что в Луксоре и за неделю не перевидать всего интересного, но те, кто приехал по путевке, вынуждены делать выбор и от многого отказываться. И еще гиды не забывают упомянуть, что увиденное – превосходный образец древнеегипетской культуры на берегах Нила. Но кое о чем они умалчивают. Есть в Луксоре место, до которого редко добираются жертвы групповых туров. И очень жаль, ведь поминальный храм Рамсеса III – идеальное завершение дня в древних Фивах.

Он стоит всего в километре от Колоссов Мемнона, и даже странно, что туристические маршруты обходят его стороной. Мне повезло, что я в свое время специально заказал экскурсию по Луксору с посещением этого храма – и побывал там почти в полном одиночестве. Подавляющее большинство туристов, с которыми я то и дело сталкивался начиная с шести утра, не добрались до деревушки Мединет-Абу, где и находится этот поразительный архитектурный ансамбль. Поэтому под конец того фараоновского утра я вошел в ворота крепостной стены в маленькой компании друзей и родных – вместе нам предстояло неделю путешествовать по Египту. Вход в храм впечатляет не меньше куда более знаменитых и популярных руин, например в Эдфу или Ком-Омбо. За укрепленными воротами простирается широкая эспланада, за ней – внушительный первый пилон храма, а еще дальше – утесы неприветливой горной цепи, в которой вырублены гробницы Долины Царей. Структура здания, построенного более трех тысяч лет назад, прекрасно сохранилась, и только утрата нескольких элементов отделяет нас от идеального вида египетского храма периода Нового царства.

Если дольмен Менга удивительно тесно связан с природой, то в этом случае мы наблюдаем связь иного рода. Храм в Мединет-Абу не роднится с окружающим пейзажем, а стремится быть его перифразом. Фасады такого типа в древнеегипетских постройках называются пилонами и имеют отчетливо символическую форму. Это структура в виде усеченной пирамиды, состоящая из двух высоких боковых башен и более низкой центральной части, в которой расположен вход[21]. Прозрачная архитектурная метафора. Башни пилона символизируют горы по берегам Нила, протянувшиеся на несколько сотен километров, а центральная часть – русло реки. Нил, настоящая ось жизни и смерти в Древнем Египте, ассоциируемая с порогом храма, был также дверью, через которую в страну лилось богатство и благополучие, от которой зависело выживание цивилизации. Пилоны дополнялись разными элементами для большей наглядности символики. Высокие мачты с флагами, стройные обелиски и колоссальные статуи венчали фасады храмов, превращая их в театральную сцену, где проводились религиозные процессии и церемонии.

Последняя составляющая пилона может показаться не столь яркой, но с точки зрения коммуникации именно она – самая выразительная. Вся поверхность стен этих огромных фасадов покрывалась скульптурными рельефами как с внешней, публичной стороны святилища, так и с внутренней, частной, куда народ не имел доступа. Многоцветные барельефы изображали сцены поклонения богам, которым был посвящен храм, или, как в данном случае, прославляли фараона, заказавшего постройку. Их специально делали так, чтобы они были видны издалека и ясно узнавались даже под слепящим солнцем Египта: ведь это было послание фараона своему народу. Эти образы, созданные тридцать столетий назад, – пример того, как картинка применяется для формирования так называемого общественного мнения. Не что иное, как пропаганда.

Севильцу было тридцать шесть. Он только что вернулся из более чем плодотворного путешествия в Италию, и судьба благоволила ему. Закрепившись на посту придворного художника, в конце 1634 года он получил первый крупный заказ на историческую живопись. Филипп IV придавал большое значение убранству Зала королевств во дворце Буэн-Ретиро и хотел видеть там полотна лучших творцов эпохи. Среди избранных были Сурбаран, Кардучо и Майно, но самое ответственное задание получил любимый живописец короля Диего Веласкес. Войска Филиппа IV взяли Бреду десять лет назад, и отголоски той победы еще не утихли. Триумфу посвящались пьесы, памятные гравюры и всяческие празднования, но обессмертила его картина Веласкеса, ибо такова сила истинного искусства.

Вместе с другими работами Веласкеса она уже не один век выставляется в музее Прадо, представляя собой один из лучших образцов барочной живописи. Выполненная в неподражаемой технике, запечатлевшая с непревзойденной точностью выражения лиц, эта картина – не только шедевр, но и искусная ложь. Такая, которую сложно распознать, поскольку она скроена из кусочков правды. Войска Амброзио Спинолы действительно разгромили войска Юстина Нассауского, и, возможно, даже имел место эпизод, взятый за основу картины: побежденный вручает ключи от города почтительно склонившемуся победителю.

Но на этом история не заканчивается. Вскоре после того, как картину