Во множестве книг и статей можно найти псевдонаучное объяснение, указывающее на некие «потоки теллурической энергии», сходящиеся в определенных точках. Эти сгустки энергии якобы издревле были ведомы шаманам, друидам и жрецам, ориентировавшимся на их эманации при выборе мест для капищ. Последующие верования и религии просто длили существование таких мест, чтобы и дальше использовать их магическую силу. Отсюда – церкви на месте мечетей, находившихся на месте римских храмов, построенных на месте доисторических святилищ.

Следует признать, что это привлекательная теория, не лишенная поэтичности. К сожалению, ее нельзя проверить, и весьма возможно, что ее аргументы не более чем плод воображения. Философский принцип, известный как «бритва Оккама», гласит, что самое простое объяснение – как правило, самое вероятное, и скорее всего, причины описанного гораздо более прозаичны. Археологи и историки склоняются к гипотезе выгодного использования готовых материалов – например, римских колонн в Кордовской мечети – или политических мотивов. Завоевав новые земли, представители той или иной культуры не только навязывали свою политическую и финансовую систему, но и ниспровергали чужих богов и продвигали собственных, часто размещая храмы там, где прежде поклонялись попранным ныне духам.

Мы не знаем, почему именно храм Конкордии был превращен в христианскую церковь, зато знаем, каким архитектурным модификациям подверглось при этом здание. Прежде всего, изменилось место входа. Изначально он смотрел на восток, а в церкви его сделали с противоположной стороны, повинуясь многовековым канонам строительства христианских храмов. Кроме того, стену целлы – внутреннего святилища – продолбили, чтобы расширить пространство. И наконец, по периметру выстроили стену, соединившую все колонны вокруг здания, в результате чего оно утратило главную отличительную черту – перистиль. К счастью, в конце XIX века эту стену снесли, и сегодня храм Конкордии выглядит почти так же, как более чем 2400 лет назад. Святилище окружено лесом колонн.

В золотистом свете одного из залов галереи Боргезе в Риме хранится едва ли не лучшее воплощение древнего мифа. Молодой Джованни Лоренцо Бернини по заказу кардинала Шипионе Боргезе сотворил чудо в мраморе: вырезал из камня историю, которую греки тысячелетиями передавали из уст в уста.

Как только Эрос выпустил стрелы, предназначенное роком свершилось. Золотая стрела попала в прекрасного Аполлона, и без того влюбчивого, а свинцовая угодила в безупречное тело нимфы Дафны. Аполлон мгновенно влюбился в нее; она столь же молниеносно возненавидела его. Дни напролет бог пытался добиться благосклонности нимфы, а она всякий раз ускользала от его неблаговидных устремлений. Но от бога далеко не убежишь. Можно быть какой угодно нимфой, но силы и способности богов неподвластны ничьему контролю, и в конце концов Аполлону удалось заключить Дафну в объятия. В отчаянии она принялась молить о помощи своего отца, речного духа, который, чтобы избавить дочь от похотливого преследователя, решил превратить ее в дерево. В тот миг, когда пальцы Аполлона коснулись Дафны, ее кожа покрылась корой, ноги стали корнями и стволом, руки – ветвями и листьями. В одно волшебное мгновение нимфа превратилась в лавр, и Аполлон с изумлением обнаружил, что обнимает куст. Несмотря на неудачу с Дафной, Аполлон сделал лавр своим священным деревом, а венок из его листьев – своим атрибутом и позволил лавру вечно оставаться зеленым, вне зависимости от времени года.

Скульптура Бернини – известнейшее отражение этой истории, а сам миф, пожалуй, знаменитейшее переосмысление тесной связи, которая, как считали древние греки, существовала между богами и деревьями.

Окрестности храма Конкордии не располагают к разговору о лесах. Лето там знойное, среднегодовая температура как на севере Африки, и вся область Агридженто засушлива настолько, что мало кто помнит теперь о ее прежних рощах. И все же колонны, окружающие храм и обрамляющие вход в него, наводят на мысль о растительном мире. Как и почти во всех культурах мира, у древних греков дерево обладало необычайной символической силой. Истинная ось мира, метафора союза между разными духовными уровнями. Корни означали подземный потусторонний мир, ствол – земное человеческое существование, крона – небесный свод, дерево целиком – весь космос.

Скандинавы почитали священный ясень Иггдрасиль, вселенское древо; принц Сиддхартха Гаутама достиг просветления и стал Буддой, когда медитировал под фикусом; Адам и Ева нарушили запрет, вкусив плод древа познания добра и зла, за что были изгнаны из рая и обречены добывать хлеб в поте лица своего. Неудивительно, что и греки поклонялись деревьям, отводили им значительное место в своих верованиях и ассоциировали каждый вид с культом того или иного божества. Аполлона связывали с лавром, Зевса – с дубом, Афину – с оливой, подобной той, что и в наши дни растет близ Эрехтейона на Акрополе, а Аида, бога загробного мира, – с кипарисами, которые и сегодня рвутся в небо на окраинах кладбищ. И если даже одно дерево было трансцендентальным символическим элементом, можно представить, насколько важен был целый лес.

Считается, что древнейшие греческие святилища, от которых не осталось никаких следов, находились в лесах. Где же еще поклоняться Зевсу, как не на поляне среди дубравы? Разве можно вообразить более подходящее место для алтаря Афины, чем скала, окруженная сотнями вековых олив? Когда столетия спустя древние греки начали возводить первые храмы, в их архитектуре они решили воспроизвести чащи, высившиеся вокруг первых священных мест. И превратили деревья в колонны. Лес стал перистилем вокруг храма, в центре которого располагалась статуя божества. Состоялась символическая метаморфоза: природа сублимировалась в архитектуру.

Первые храмы строились из дерева, и зачастую их колонны представляли собой настоящие стволы: уподобление выходило еще более явным и прямым. К сожалению, от этих храмов до нас не дошел ни один: греки вскоре заменили недолговечную древесину камнем, символом бесконечности и неизменности. Мало-помалу, на протяжении поколений, каменные блоки приходили на смену древесным стволам и балкам, и с какого-то момента уже все новые здания строились из мрамора, известняка или песчаника. Эхо лесов становилось все тише. Наконец шепот ветра в листьях лавра сменился стуком сандалий и посохов по каменным плитам. Природа претерпела метаморфозу, обратную метаморфозе Дафны: стала архитектурой. Но и сегодня внимательный путешественник может расслышать далекий гул деревьев. Если ему это удастся, он, переступив обрамленный колоннами порог, поймет, что на самом деле пересекает границу священного леса, который тысячи лет назад человеческое воображение полагало обиталищем богов.

Однако в Агридженто нам не переступить порог храма Конкордии. Мы можем лишь представить себе опушку упомянутого священного леса, поскольку возвышающееся перед нами здание обнесено металлической решеткой и закрыто для посещения. Ничто не мешает нам бродить среди колонн у входа в Британский музей или Мюнхенскую глиптотеку, а в определенные дни нас пускают даже во Дворец ко́ртесов. А вот в