В книгах по истории архитектуры полно фотографий, запечатлевших путешественников внутри древних зданий. Но современный массовый туризм превратил всех нас в угрозу для мирового наследия. Нас, разъезжающих по миру, уже столько, что меры безопасности и охраны памятников лишают нас порой совершенно необходимого опыта (несмотря на то, что случаи вандализма все-таки крайне редки). Мы – саранча, мы – вирус, который, если его не контролировать, разрушит места, где скапливается. И это не дает нам в полной мере наслаждаться архитектурой. Нам не перешагнуть порогов древних святынь, мы вынуждены наблюдать их снаружи. Но разве порог, который нельзя переступить, является таковым? Разве храм, куда нельзя попасть, остается шедевром зодчества? Опыт архитектуры – опыт по преимуществу чувственный. А чтобы прочувствовать здание, нужно в нем пожить, пообитать хотя бы несколько минут, пройти по его закоулкам, ощутить пространство и объем, понять, как разнится температура в разных помещениях и как падает свет в зависимости от времени суток. Памятники, которые нельзя осмотреть изнутри, сводятся к макетам в натуральную величину, к чему-то глубоко абсурдному. Это не настоящая архитектура, это парадокс, подобно карте из борхесовского рассказа, которая разрослась до размеров территории, которую отображала. И которую, не будем забывать, забросили ввиду полной бесполезности. Надеюсь, такого не случится со зданиями, закрытыми для посещения.

Примерно в тридцати километрах к западу от Парижа находится один из шедевров современной архитектуры. Посреди лесной поляны грациозно возвышается вилла Савой, спроектированная Ле Корбюзье и излучающая необъяснимую притягательность с самого момента постройки в конце 1920-х. Белоснежное здание с чистыми и прямыми линиями быстро стало символом новой архитектуры. Если подойти к нему поближе, в глаза бросится одна деталь. Нижний этаж окружают тринадцать стройных опор, на которых, кажется, и держится верх дома. Отсылка очевидна. Познакомившись в 1911 году с классической архитектурой, Ле Корбюзье был впечатлен некоторыми приемами древних греков и в вилле Савой воздал должное перистилю – только заменил массивные каменные колонны тонкими бетонными опорами.

Как видим, греческая идея обвивания постройки линией колонн имела далекие исторические последствия. Вот уже две с половиной тысячи лет мы застраиваем мир перистилями и портиками с колоннами. Их можно найти не только в Европе, но и почти в любом городе США, в столицах Карибского региона или в чопорном Буэнос-Айресе. Даже Африка, Азия и Океания не избежали этого архитектурного нашествия, ведь в ходе экономической и военной колонизации мы, европейцы, перенесли туда наши художественные и символические пристрастия. Среди которых, несомненно, и леса колонн. Увы, в последние два века мы разрушаем не меньше, чем созидаем. Мы возводили университеты, суды и ратуши с колоннами, символизирующими древние священные деревья, – и одновременно сжигали и вырубали настоящие леса. Сколь ни прекрасны дорические колонны, охраняющие вход в храм Конкордии в Агридженто, даже древние греки не добились от камня фотосинтеза. А ведь в будущем – менее отдаленном, чем мы думаем, – нам понадобятся все возможные леса. Архитектурные и символические тоже, но в особенности те, в которых ветви деревьев ласкают друг друга при дуновении ветерка.

Церковь Санта-Мария-де-лос-Рейес (Лагуардия)

Каменная радуга

Цвет сильнее языка. Он обеспечивает подсознательное общение.

Луиза Буржуа, американский скульптор, живописец и график

В синеве, окрашенной в синее

Доменико Модуньо, итальянский певец, композитор и актёр

Посетителя в полной темноте проводят через помещение, о размерах которого он может лишь догадываться, слыша эхо собственных шагов по каменным плитам. Стены влажные даже в эту августовскую субботу, когда на страну накатилась волна африканской жары, но человек радуется прохладе после утомительного утра. На ощупь он находит себе место на деревянной скамье, напоминающей ему о далеких годах, когда он ходил к мессе.

Все наконец рассаживаются, в воздухе повисает напряженное ожидание, и вот несколько нот нарушают тишину и чей-то голос начинает зачитывать текст, призванный подготовить туриста к тому, что вот-вот предстанет перед ним. В течение какого-то времени прожекторы поочередно освещают разные части портала, перед которым сидят люди, а голос сообщает разные исторические, искусствоведческие и иконографические подробности. Путешественник, который в целом не жалует всякие светозвуковые шоу, вынужден признать, что представление завладело его вниманием, что оно действительно впечатляет и в какой-то мере передает магию этого места. С другой стороны, зная, что его ожидает, он надеется, что прожекторы скоро перестанут мельтешить, мелодия закончится, голос умолкнет и можно будет предаться спокойному созерцанию портала. Музыка стихает, и почти сразу же загораются одновременно все светильники, открывая взору десятки персонажей, населяющих портал церкви Санта-Мария-де-лос-Рейес в Лагуардии. Фигуры отражают свет сотнями оттенков и создают настоящую радугу из камня, цвета и сияния.

Чаще всего Лагуардию посещают ради вина. Обычно сюда едут посмотреть погреба, попробовать разные сорта вин, восхититься зеленовато искрящимся белым макабео и рубиново-красным темпранильо. Но тех, кто добирается до этого городка, стоящего у подножия Кантабрийских гор, ждет далеко не только вино. Одна из самых кокетливых городских площадей в Испании, полностью сохранившаяся крепостная стена с пятью воротами, церкви, скиты – и все это в местечке с населением в полторы тысячи человек. Однако жемчужина Лагуардии и главный повод добраться до этого отдаленного уголка на юге провинции Алава вот уж пятьсот лет скрывается от взоров. В стенах часовни, возведенной в XVI веке, находится один из лучших готических порталов Испании – не по качеству резьбы или зрелищности структуры, тоже выдающимся, но по совершенно уникальной сохранности красок.

Созданный в конце XIV века, как и бо́льшая часть церкви Санта-Мария-де-лос-Рейес, портал состоит из пяти архивольтов, покрытых фигурами ангелов, мучеников, пророков и царей. Под ними, по бокам от входа, находятся статуи двенадцати апостолов, невероятно реалистичные и богатые деталями, делающими каждого персонажа непохожим на других. Довершают картину королевская чета – возможно, Санчо Гарсес II, король Наварры, и его супруга Уррака Фернандес, – а также большая статуя Святой Девы в среднике двери и сцены ее жития в тимпане. И несмотря на все это, несмотря на изумительную работу средневековых резчиков, на тщательно выверенную иконографическую композицию, взгляд зрителя приковывают не десятки фигур и эпизодов, а чудесные цвета, по сей день заставляющие нас восхищаться каждой складкой, каждым предметом, каждым лицом.

От вида Акрополя с холма Филопаппа захватывает дух. Над линией сосен и каменных дубов, щеголяющих темной средиземноморской зеленью, мерцающий пентелийский мрамор развалин словно соревнуется с первыми утренними лучами. Пропилеи, храм Ники Аптерос, Эрехтейон и исполинская громада Парфенона ослепительно сияют, и белизне их камней нипочем даже загрязненный воздух современных Афин. Так