ибо войны всегда калечат людей, а мне нравится его тело в целости и сохранности. Да, я не хочу войны, но задыхаюсь, угасаю, я умру, если до конца жизни передо мной будут лишь те же самые несколько улиц, продуктовая лавка, церковь и что-то там ещё. К тому же у меня уже не осталось слов «ты мне нравишься», чтобы произнести ему. Деревья тоже умирают от скорби, а я не хочу умирать в ожидании его решения полюбить меня, ведь любовь – это другое, я говорю это, не зная точно, поскольку я ещё ни с кем не поделилась своей любовью, а моё желание, моё желание, моё желание не должно превратиться в виноградную гроздь, сохнущую на солнце, это самое моё желание. А если оно его не устраивает, то я стану желанной для кого-то ещё, но как жаль, Хавьер, я скажу ему, как жаль, что ты так и не осмелился быть со мной.

А потом я пойду к Каталине в инкубатор братьев Хорхе и вручу ей конверт с деньгами, которые я для неё накопила, чтобы ей прооперировали ногу, чего она жаждет больше всего. Затем возьму машину и поеду по адресу, который дал мне Марко. Он единственный, кто знает его, именно он помогает мне в этом деле. Потому что я всегда нравилась Марко, сеньор. И когда я доберусь до приморского города, выспрошу людей, куда мне идти, а там мне разрешат ночевать на полу дома, ведь мне без разницы. О разных удобствах я пока и знать не хочу. Да, всё организовал для меня Марко.

И после, сеньор, могут пройти дни, недели, месяцы.

А дальше – будь что будет. Затем наступит такая жизнь, сеньор, что я не против стать даже безудержной лошадью. И потом начнётся настоящая жизнь, ибо я ведь уже выберусь с края света, понимаете? Нет, вы не можете понять. Я размышляю, сеньор. На самом деле у меня вещей не так уж много. В ночное время я собрала одежду, взяла пару фотографий и украла у матери обручальное кольцо отца; вы не представляете, чего нам стоило снять кольцо с его пальца. Я украла эту вещь как сувенир, потому что моя мать наверняка его потеряла бы, а я – нет. Вдобавок я сохранила молочные зубы Норы, лежавшие у моей матери в коробочке для таблеток, которую она взяла у Химены, когда та умерла, так что я беру кое-что от бабушки и кое-что от сестры. Но не знаю, что мне взять у моей матери и у Хавьера. В любом случае лучше с собой ничего не брать. В таких посёлках, как этот, если кто-то уезжает, вернуться туда уже не может, сеньор.

Мне неизвестно, откуда вы взялись, но, сбежав отсюда, уже не возвращаются. В этом посёлке все мы прокляты. Прокляты лесом, из которого нет выхода, и мэром, который верит в абсурдные теории, но прежде всего – прокляты зеленью чащоб. Здесь хотят верить, что лес, деревья убивают, но это потому, что больше ничего другого не знают. Хочу признаться вам по секрету, сеньор: видите ли, по моему мнению, те, кто исчезает в лесу, не умирают, а перебираются в другое место, им удаётся преодолеть скуку деревни, маленьких посёлков. И они находят то, что ищут, отказываясь от того, что имели прежде. Вот почему мы никогда их больше не видим. Но, конечно, сеньор, всё равно это тоже смерть. Если я уйду, то не смогу вернуться, достаточно вспомнить, что случилось с Аной и Хулио. Я поведаю вам их историю, сеньор. Старики рассказывали про это Марко, Каталине, Хавьеру и мне, когда мы были маленькими, и они всегда заканчивали словами: «Лучше плохое известное, чем хорошее неизвестное». Эту фразу повторяют в нашем посёлке постоянно. Она предназначена тому, кто ставит под сомнение нашу здешнюю жизнь, тем, кто приезжает из приморского города, тем, кто живёт в Большом Посёлке, водителю автобуса, который появляется два раза в неделю, и врачу. «Лучше плохое известное, чем хорошее неизвестное». И это может быть правдой, сеньор, я не говорю вам, что такое невозможно. Однако если я уеду, то не смогу вернуться, потому что проклятие нашего посёлка вовсе не лес, поглощающий жизни невежественных людей, а зло, которое рождается у тебя от столь длительного наблюдения за ним.

Ана и Хулио были местной супружеской парой. У них, как и в моём доме, все окна выходили на лес. Они владели земельным участком, но маленьким и плохим. В посёлке их любили, потому что тут людей любят до тех пор, пока не возненавидят. И вот однажды брат позвонил Хулио и сказал: «Давай-ка, Хулио, переезжай с Анитой в город, здесь ты станешь процветать, тебе будет хорошо». Но Анита твердила «нет-нет-нет», пока, в конце концов, не сказала «да», потому что ей опостылело обилие зелёных ветвей. Будучи не до конца уверенными, они всё-таки отправились в счастливый город, как это делали многие в то время. Я имею в виду период, когда люди покидали свои деревни. Перед отъездом Хулио и Аны никто из жителей посёлка не пришёл с ними проститься, потому что, сидя дома, все шептались: «Несчастные, вот они уезжают, но где же их будут любить больше, чем здесь? Ведь то, что они умеют делать, нигде больше не пригодится». И ни одна душа не явилась попрощаться с ними, когда они выходили из дома, никто, никто, никто не помахал им белым платком[2]. Потом, когда они прибыли в город, стали едва сводить концы с концами, а через несколько недель после их приезда умер брат Хулио. Сами они остались без работы, без пропитания и уже через месяц плакали, скучая по запаху утренней свежей травы. Анита говорила Хулио: «Давай вернёмся, ну пожалуйста», а Хулио отвечал «нет-нет-нет», пока не сказал «да», и менее чем через год они собрали свои пожитки и вернулись. Однако вы даже не представляете, что случилось дальше, сеньор. Когда их увидели жители посёлка, кто-то высказался так: «Нежеланные люди чем дальше, тем становятся желаннее». Хулио и Анита, почувствовавшие облегчение по возвращении к домашнему очагу, вдруг оказались в опустевшем посёлке, жители которого избегали их.

Однажды Ана пожаловалась мужу: «Наверное, я говорю слишком тихо, потому что, когда спрашиваю на площади, который час, мне никто не отвечает». А Хулио: «Анита, когда я желаю им доброго утра, на меня даже не смотрят». Садясь ужинать, сеньор, супруги плакали от одиночества, от горечи. И тут выяснилось, что все жители