— Хорошо, — эхом повторила Луиза.

— Конечно. — Ральф достал из заднего кармана брюк платок,украдкой взглянув, чист ли тот, и вытер лоб.

— Надеюсь, ты не станешь возражать, Ральф, если я скажу, чтоты не выглядишь хорошо.

Ральф возражал, но не знал, как сказать об этом.

— Ты бледен, вспотел, к тому же соришь на улице.

Ральф удивленно взглянул на женщину.

— Что-то выпало из твоей газеты. Кажется, это рекламныйпроспект. — Неужели?

— Тебе и самому это отлично известно. Подожди меня секунду.

Легко встав, она пересекла тротуар, наклонилась (хотя бедрау нее были широковаты, ноги Луизы показались Ральфу все еще необычайностройными для женщины шестидесяти восьми лет) и подняла проспект, затемвернулась и села рядом.

— Вот так, — сказала она удовлетворенно. — Теперь ты большене соришь.

Ральф невольно улыбнулся:

— Благодарю.

— Не стоит. Пожалуй, сегодня можно себе позволить гамбургери диетическую колу. Я стала слишком толстой после смерти мистера Чесса. — Тывовсе не толстая, Луиза.

— Спасибо, Ральф, ты настоящий джентльмен, только неувиливай. У тебя закружилась голова? Да ты чуть сознание не потерял!

— Просто мне надо было перевести дух, — натянуто улыбнулсяРальф, поворачиваясь к стайке ребят, играющих в бейсбол в парке. Дети играли,забыв обо всем на свете. Ральф позавидовал совершенству их дыхательной системы.

— Надо же, переводил дух.

— Именно так.

— Просто переводил дыхание.

— Луиза, ты словно заезженная пластинка.

— Ну что ж, заезженная пластинка поведает тебе кое-что,хорошо?

Ты, должно быть, псих, если взбирался на холм в такую жару.Если тебе так хочется гулять, то почему бы не совершить прогулку к аэропорту,как раньше?

— Потому что это напоминает мне о Кэролайн, — ответил он,недовольный своим натянутым, почти грубым тоном, но будучи не в силах смягчитьсказанное.

— О черт, — пробормотала Луиза, легко коснувшись его руки. —Прости. — Ничего, все хорошо.

— Нет, не хорошо. И мне следовало бы подумать, прежде чемоткрыть рот.

Тебе уже не двадцать лет, Ральф. И даже не сорок. Я не хочусказать, что ты в плохой форме — любой подтвердит, что для своих лет ты отличносохранился, — но тебе следует поберечь себя. Думаю, Кэролайн согласилась бы сомной. — Знаю, — ответил он, — но я на самом деле…

«… Чувствую себя хорошо», — хотел сказать Ральф, но, отведявзгляд от своих рук, снова посмотрел в ее темные глаза, и то, что он увидел вних, не позволило ему окончить фразу. В ее глазах сквозила откровенная печаль…Или это было одиночество? Возможно, и то, и другое. В любом случае, в ее глазахон увидел не только это. Еще он увидел самого себя. "Ты поступаешь глупо,— говорил взгляд темных глаз.

— Возможно, мы оба глупы. Тебе семьдесят, к тому же тывдовец, Ральф. А мне шестьдесят восемь, и я тоже вдова.

Сколько еще нам сидеть вдвоем на твоей веранде по вечерам вобществе Билла Мак-Говерна? Надеюсь, не очень долго, потому что мы оба слишкомстары, чтобы встречаться под бдительным оком дуэньи".

— Ральф? — вдруг обеспокоенно окликнула его Луиза. — Как тысебя чувствуешь?

— Хорошо. — Ральф снова рассматривал свои ладони. — Всенормально.

— У тебя было такое выражение лица, словно… Ну, я не знаю.

Ральф подумал, уж не спятил ли он от напряженной ходьбы втакую жару.

В конце концов, ведь это была всего лишь Луиза, которуюМак-Говерн всегда называл (иронично приподнимая левую бровь) «наша Луиза».Конечно, она до сих пор отлично выглядит — стройные ноги, красивая грудь,замечательные глаза — и, возможно, он не отказался бы лечь с ней в постель, даи она, может быть, тоже была не прочь. Ну и что из этого? Если бы она увиделаиспользованный билет в кино, захотела ли бы она узнать, какой именно фильм онсмотрел, все более отдаляясь от нее?

Ральф сомневался в этом. У Луизы прекрасные глаза, и еговзгляд частенько останавливался на вырезе ее блузки, когда они втроем короталивечера на веранде его дома, наслаждаясь чаем со льдом и приятной прохладой, ноон считал, что маленькая головка может навлечь неприятности на большую даже всемьдесят. Старость никогда не служила оправданием беспечности. Ральф поднялся,сознавая, как Луиза смотрит на него, и, усилием воли заставил себя непошатнуться.

— Благодарю за заботу, — сказал он. — Не хочешь ли пройтисьнемного со старым приятелем?

— Спасибо, но я собралась в центр. В «Швейном колесе»появилась замечательная розовая шерсть, а я уже давно мечтаю связать шаль.

Скоро придет мой автобус.

Ральф улыбнулся. Он снова посмотрел на играющих ребят, и вэтот момент парнишка с экстравагантным огненно-красным хохолком ринулся вперед…Но с громким стуком врезался в одного из игроков обороны кетчера <Кетчер: отангл. catcher — игрок, отбивающий мячи в бейсболе.>. Ральф моргнул, предвидяпоявление машины скорой помощи с включенной сиреной и мигалкой, но мальчишка сморковным ежиком, смеясь, подхватился на ноги. Он перебросился парой фраз снападающим, и игра возобновилась.

— Тебе хотелось бы снова стать молодым, Ральф? — спросилаЛуиза.

— Иногда, — ответил он. — Но чаще всего это кажется мненепосильным.

Приходи вечером, Луиза, — поболтаем немножко.

— Приду, — кивнула женщина, и Ральф зашагал по Гаррис-авеню,ощущая на себе тяжесть взгляда ее прекрасных глаз и изо всех сил стараясьдержаться прямо. Кажется, ему это удалось, правда, с большим трудом. Никогдараньше он не чувствовал такой усталости.

1

Через час после разговора с Луизой Ральф договорился овизите к доктору Литчфилду. Регистратор бархатным сексуальным голосом сообщила,что может записать мистера Робертса на десять утра следующего вторника, еслиего устраивает это время, и Ральф согласился. Повесив трубку, он прошел вгостиную, уселся в кресло у окна, из которого открывался вид на Гаррисавеню, иподумал о том, как поначалу доктор Литчфилд лечил опухоль Кэролайн с помощьютиленола-3 и брошюрок, популяризирующих различные техники расслабления. Онвспомнил выражение, замеченное им в глазах Литчфилда, когда диагноз подтвердился…Выражение вины и тревоги.