Но так ли это на самом деле? Он не знал, в этом-то и крыласьзагадка, а книги, которые ему посоветовал отыскать Майк Хэнлон в публичнойбиблиотеке Дерри, тоже не смогли помочь. Ральф прочитал несколько трудов онарушении.

Сна, но все они содержали противоречивые сведения. В однойкниге говорилось о бессоннице как об одном из самых распространенных в медицинесиндромов, в другой она рассматривалась как болезнь, симптом невроза, а втретьей вообще упоминалось о бессоннице как о мифе, выдумке. Проблема, однако,была намного глубже. Насколько Ральф мог судить по этим книгам, никто,казалось, не знал наверняка, что такое на самом деле сон, каков механизм егодействия.

Ральф понимал, что ему пора прекратить разыгрывать из себяисследователя-любителя и обратиться к врачу, но сделать это оказалось наудивление трудно. Он до сих пор таил в сердце обиду на доктора Литчфилда.

Не кто иной, как доктор Литчфилд, первоначальнодиагностировал опухоль мозга у Кэролайн как головные боли, связанные соскачками давления (только Ральфу почему-то казалось, что Литчфилд, закоренелыйхолостяк, в глубине души считал, что Кэролайн страдает не от чего иного, как отчрезмерной болтливости), и именно Литчфилд старался как можно реже попадатьсяему на глаза, когда диагноз болезни Кэролайн был точно установлен. Ральфа непокидала уверенность, что если бы он спросил доктора, почему тот избегает его,Литчфилд ответил бы, что он просто передал этот случай Джамалю, специалисту…Все честно и прямо. Да. Но вот только Ральф постарался заглянуть в глазаЛитчфилду, случайно встретив доктора в промежутке между первым приступомКэролайн в июле прошлого года и ее смертью в марте, и то, что он в них увидел,показалось ему смесью тревоги и вины. Это был взгляд человека, изо всех силпытающегося забыть, что он совершил ужасную ошибку.

Единственной причиной, по которой Ральф мог смотреть надоктора Литчфилда и не желать разорвать его в клочья, было данное докторомДжамалем объяснение, что даже самая ранняя правильная диагностика, скореевсего, ничего не изменила бы; к тому времени, когда у Кэролайн появилисьголовные боли, опухоль уже достаточно развилась и, вне всякого сомнения,метастазы распространились и на другие отделы мозга.

Когда в конце апреля доктор Джамаль переехал в ЮжныйКоннектикут, Ральф стал скучать по нему. Именно с Джамалем он мог бы поговоритьо своей бессоннице, ему казалось, что тот выслушал бы его так, как докторЛитчфилд не захотел бы… Или не смог. К концу лета Ральф прочитал о бессонницедостаточно, чтобы знать, что тот ее вид, от которого он страдал, если и не исключительноредкое, но все же менее обычное явление, чем просто поверхностный сон. Люди, неподверженные инсомнии — бессоннице, — обычно уже через семь двадцать минутпосле того, как ложатся в постель, входят в первую стадию так называемую фазумедленного сна. Тем же, кто засыпает с трудом, иногда требуется часа три, чтобыпогрузиться в сон, в то время как нормально спящие проваливаются в третьюстадию — фазу быстрого сна, или дельта-сна, — минут через сорок пять,страдающим же поверхностным сном иногда требуется еще час или даже два, чтобыдогнать их… А частенько им так и не удается достигнуть этой стадии. Просыпаютсяони неотдохнувшими, иногда со смутными воспоминаниями о неприятных, запутанныхсновидениях, чаще всего с ошибочным представлением, что вообще не сомкнулиглаз.

Сразу после смерти Кэролайн Ральф стал страдать от слишкомранних пробуждений. Ежевечерне он продолжая отправляться в постель тотчас послеодиннадцатичасовой программы новостей и по-прежнему засыпал почти моментально,но вместо того, чтобы просыпаться ровно в шесть пятьдесят пять утра, за пятьминут до звонка электронного будильника, он просыпался в шесть. Поначалу онсчитал это результатом своего существования со слегка гипертрофированнойпредстательной железой и семидесятилетними почками, но при пробуждении это емуне очень мешало, а вот заснуть после опорожнения мочевого пузыря он уже не мог.Лежа в кровати, которую он делил с Кэролайн многие годы, Ральф ожидал семичасов, чтобы встать. Постепенно он прекратил все попытки заснуть снова; лежа сосплетенными на груди пальцами, Ральф смотрел в сумрачный потолок, ощущая своиглаза огромными, как круглые дверные ручки. Временами он думал о доктореДжамале, воплощающем в Коннектикуте свой вариант американской мечты, и о егомягком, успокаивающем индийском акценте. Иногда он вспоминал места, в которыхони с Кэролайн бывали много лет назад; чаще всего в памяти всплывал жаркийденек на пляже Бар-Харбора, когда они, оба в купальных костюмах, сидя застоликом под ярким тентом, потягивали пиво из бутылок с длинным горлышком,лакомились жареными моллюсками и любовались скользящими по темно-синему океанупарусниками. Когда это было? В 1964-м? Или в 1967-м? Какая разница?.. Измененияв режиме сна тоже не имели бы никакого значения, закончись все только этим;Ральф приспособился бы к переменам не только с легкостью, но даже сблагодарностью. Все книги, которые он прочитал в то лето, казалось,подтверждали народную мудрость: с возрастом люди спят меньше.

Если потеря одного часа сна была той единственной ценой,которую ему необходимо уплатить за сомнительное удовольствие бытьсемидесятилетним, он заплатил бы с радостью и считал бы себя абсолютноздоровым.

Но этим дело не кончилось. В первую неделю мая Ральфпроснулся от птичьего пения в 5.15. Он пытался затыкать на ночь уши ватой,сомневаясь, однако, что это поможет. Будил его вовсе не щебет вернувшихся сзимовки птиц и не грохот случайного грузовика, несущегося по Гаррис-авеню.Ральф всегда относился к той категории людей, которых и пушками не разбудишь, ивряд ли что-то изменилось в его натуре. Изменилось что-то в его голове. Тампоявился таймер, который с каждым даем включался немного раньше, и Ральф неимел ни малейшего представления, как положить конец этому.

К началу июля Ральф выпрыгивал из сна внезапно, как чертикиз табакерки, самое позднее в 4.30 — 4.45, а в середине июля — не такогознойного, как в 1992 году, но все же достаточно жаркого — он просыпался ужераньше четырех утра. Именно этими душными длинными ночами, проведенными впостели, в которой они с Кэролайн занимались любовью во многие жаркие ночи (и вхолодные тоже), Ральф начал понимать, в какой ад превратится его жизнь, если онполностью потеряет сон. Днем он еще мог подшучивать над подобной идеей, однакоРальф все яснее открывал для себя гнетущую правду о темной ночи души СкоттаФитцджеральда, и выигрышным призом стало следующее:

4.15 утра, так что все было еще впереди… Все что угодно.

Днем он еще мог убеждать себя, что у него просто идетперестройка циклов сна и бодрствования, что его организм оптимальным образомреагирует на огромные перемены, происшедшие в его жизни, — в первую очередь этовыход на пенсию и утрата жены. Иногда, размышляя над своей новой жизнью, онупотреблял слово одиночество, отвергая иное пугающее слово, пряча его в глубиныподсознания всякий раз, когда лишь намек на него появлялся в мыслях. Онсоглашался на одиночество. Депрессия же казалась ему явно неподходящимопределением.