Лютый. Мы доложили своему комбату о том, что дух у нас попрежнему высок, сознание ясное, что все готовы на великий подвиг ради победы. И когда заместитель командира отряда по политчасти капитан Головлев и парторг Шпак подходили к нам, чтобы простым словом подбодрить, мы отвечали так же просто: «есть» или «ясно». Для всех было ясно, что надо биться так, чтобы победить.

Герой Советского Союза А. С. Лютый.

Минут через пять получили ответную радиограмму. Котанов радировал Ольшанскому: «Личный состав гордится вашими боевыми действиями. Вам лично и всему личному составу объявляю благодарность. Слава русскому матросу!»

Меня перебросили к окну, у которого погиб Голенев: к зданию приближались немцы с юга, от реки. Их надо было приостановить метким огнем. Этим делом я и занялся. Но тут грянул взрыв такой силы, что здание задрожало, словно от мощного толчка землетрясения, и с потолка упала последняя штукатурка. Оглянулся — о, ужас! — внутренняя стенка, за которой размещался штаб, с треском и шумом повалилась и рухнула на пол. Я — туда. Прибежал Ходарев и еще кто-то…

Ольшанского не было. Дрогнуло сердце. «Не погиб ли?» Начали раскапывать завал. Ходарев работал только правой рукой: левая была забинтована и привязана к поясу. Приподняли стенку, отвалили ее и высвободили Ольшанского, Головлева, Волошко и радистов. У каждого из них — ушибы и синяки.

Командир отряда встал, отряхнулся и, глядя на нас, ласково сказал:

— Оказывается, мои матросы — богатыри!

— Наш долг, говорю, помочь командиру.

— Молодцы! Благодарю!..

Штаб перешел в другую комнату, противоположную той, что разрушило. Там, в восточной половине дома, было гораздо спокойнее, так как враг теперь больше атаковал с северо-западной стороны, от города. Ольшанского беспокоило лишь то, что оба радиоаппарата вышли из строя. Мы разделяли его тревогу: потерять связь с батальоном и со всеми — несчастье. Но выручил Саша Лютый: будучи мастером своего дела, он исправил один аппарат и установил его в штабе. (Позже, когда разбило последний аппарат, в штабе решили послать кого-либо из нас через линию фронта с секретным донесением. Выбор пал на Юрия Лисицына, старшину 1 статьи…).

Немцы обрушили на нас всю силу огня. Били пулеметы, автоматы, орудия, минометы. От взрывов то и дело содрогалось здание. Кругом грохотало, гудело, выло, дрожало… Настоящий ад!..

Геройской смертью пали младший лейтенант Чумаченко, капитан Головлев, младший сержант Очаленко и несколько рядовых. Создалось критическое положение. Но моряки не пали духом. Наоборот, хотелось драться еще упорнее и злее.

Меня послали к амбразуре, у которой только что погиб один из автоматчиков. С горы наступали немцы. Их было до двух взводов. Короткими и длинными очередями я сбивал каждого, кто пытался приблизиться к дому. То же самое делали и автоматчики Шпака.

А грохот все продолжался. Грохот и лязг. Лязг гусениц танков. Кто-то крикнул:

— Танки идут!

В жарких боях бывает: собьешь одного немца — на его месте вырастет другой, чтобы убить тебя. Собьешь и этою — появляется третий с той же целью. И такое зло возьмет, что сказать нельзя. Идешь, гад, убивать, — погибай лучше сам! То же мы почувствовали и тогда при приближении танков. Сколько ни били немцев — на смену приходили другие. А тут еще танки пошли в ход. Нет, моряка не взять на испуг! В груди кипел гнев.

— Щербаков, — услышал я голос Корды, — быстро к главным дверям.

У дверей стояли Ольшанский, Волошко и Корда, наблюдая за приближающимися танками. Раненые подали мне полный пулями диск, который я зарядил и изготовил к стрельбе. Некоторые вооружились противотанковыми гранатами. Все думали о том, как отразить танковую атаку.

Учитывая, что танки отвлекут на себя наше внимание, враг усилил нажим с восточной стороны. Небольшой его группе удалось пробиться к зданию, и в тот момент, когда мы все глядели на танки, идущие с запада, в крайнюю дверь ворвался немец с автоматом. Он дал очередь — мимо. В него выстрелил из пистолета Григорий Волошко — немец упал. Остальные не успели ворваться в помещение: их прикончили матросы.

Ольшанский скомандовал:

— Приготовить противотанковые гранаты!

— Гранаты приготовлены! — ответили бойцы.

С гранатой в руке направился к двери Валентин Ходарев. Заметив решительность, с какой он спешил к выходу, я подумал: «Он хочет повторить подвиг пяти черноморцев при обороне Севастополя».

— Куда вы, Ходарев? — закричал Ольшанский и приказал: — Вернитесь!

Валентин вынужден был подчиниться.

Танк свернул с дороги, что вела в порт, и пошел прямо к дому, на нас. Ольшанского позвали радисты: что-то важное сообщалось из штаба армейского соединения. Стальная махина приближалась. Лязг гусениц усиливался. Расстояние все уменьшалось, и некоторые уже намеревались бросить гранаты.

— Если его не остановить, он, пожалуй, задушит и нас, — процедил сквозь зубы Шпак.

Валентин Ходарев снова подошел к выходу и, прижавшись к стене, посмотрел вперед. Потом повернул свое угрюмое, сердитое, со сверкающими глазами, лица к нам и с уверенностью сказал:

— Ну, я пошел, братцы! Прощайте!..

И с возгласом: «Да здравствует Сталин!» выбежал в дверь, навстречу танку. Больше никто не видел бесстрашного матроса, так как в этот момент с шумом вырвалось пламя огня и, повидимому, сожгло его.

На первый взгляд поступок Валентина покажется, быть может, опрометчивым и безрассудным. Но это не так. Никто из нас не гнался за славой. Никто не думал быть героем. Тогда это и в голову не приходило. Да и некогда было размышлять об этом. Надо было действовать. Когда видишь, что наступает враг, надо его бить немедля, иначе он тебя убьет. Когда видишь, что танк ползет на тебя, значит, надо преградить ему путь, подорвать его. Валентин Ходарев хотел спасти тяжелое положение ценою собственной жизни, как это сделали пять героев-севастопольцев. Он пошел на высокий благородный подвиг. Слава ему, нашему скромному товарищу!

Как только он выбежал, огромная струя огня стала поливать стены и окна. Немец применил огнемет. К грохоту прибавилось шипение огня. Загорелись рамы, полы, ящики. Помещение наполнилось дымом.

— Потушить пожар! — приказал Ольшанский.

Началась борьба с огнем. Пламя сбивали фуфайками и плащ-палатками. Обжигались, рисковали погибнуть, но своего добились — пожар потушили!

Из-за боязни оказаться подбитым танк ушел. Зато остались немцы, проникшие к зданию под прикрытием танка. В главную дверь, из которой выбежал Ходарев, ударила струя густого дыма. В окна полетели дымовые шашки и гранаты. От дыма стало темно, как ночью.

Ольшанский приказал всем перейти в другую половину полуподвального помещения. Перешли. Приготовились к рукопашному бою на случай, если немцы ворвутся в помещение. Но они не пошли на это, держа под огнем каждую дверь и окно. Ад продолжался…

Задыхаясь от дыма,