Их было много… рота, две или больше… Они стремились прорваться к горящему зданию. А мы старались не пропустить их туда. Били, не зная усталости. Били безжалостно, с холодным расчетом.

Эта битва была самая тяжелая, самая жестокая. Напряжения достигло предела. Мы понимали, что раз нам трудно, то и немцу невмоготу, хотя у него несравненно больше сил. Откуда я него столько войск здесь? Ясно, что он снял их с фронта и перебросил сюда, против моряков. Значит, мы не только нанесли удар в спину врага, но и отвлекли на себя его многие части, технику. Значит, тем самым моряки способствовали успеху наступающей Красной Армии. Эта мысль придавала нам силу и бодрость.

Так мы и не пропустили немцев к зданию.

К вечеру их натиск ослаб, атаки прекратились. Даже стрельба стала реже. Не затишье ли это перед новой бурей?..

Медленно наступали сумерки. Здание молчало, не подавая никаких признаков жизни. Живы ли товарищи и какова их судьба?.. Это нас очень беспокоило.

Часов в девять вечера, когда стало темно, Кирилл Бочкович решил разузнать обстановку.

— Ну, кто со мной пойдет на разведку? — обратился он ко всем.

Итти пожелал каждый. Старшина приказал собираться матросу Дементьеву.

Разведчики вышли из свинарника, оставив нас в беспокойстве и тревоге. Они пробежали расстояние, которое днем мы назвали «мертвым».

Кругом валялись глыбы земли, камни, кирпичи. Дверь завалило хламом. Бочкович и Дементьев направились к окну и прежде, чем проникнуть в помещение, остановились и прислушались. Ни говора, ни смеха, ни стука — никаких звуков не доносилось изнутри. Тишина, стоявшая в доме, опечалила их. Очутившись в темноте помещения, старшина осторожно прошел дальше. Пахло гарью. Не рассеялся еще дым, от которого становилось трудно дышать. Несколько раз Кирилл окликнул друзей, но никто ему не ответил на это. Постоял и снова стал называть пароль — ответа не последовало. Он прошел дальше, спотыкаясь и падая, и в тяжелом раздумьи вышел из полуподвала…

— Ну, что, как, живы? — наперебой спрашивали мы разведчиков, когда те возвратились в сарай.

Бочкович молчал, тяжело дыша.

— Рассказывайте же!

В ответ старшина тихо сказал:

— Товарищи, собирайтесь все вот в этот отсек на собрание, — и, помолчав, добавил: — на партийно-комсомольское собрание.

Здоровые пришли, раненые приползли. Павлов, я, Медведев, Хакимов, Дементьев и Куприянов окружили старшину Бочковича, расположились на холодном полу.

Впервые за весь грозный день мы собрались вместе, чтобы подумать, поговорить и сообща что-то решить. Собрание под носом у врага! Вряд ли когда-либо в такой именно обстановке партийные или комсомольские организации проводили подобные собрания. Нас было мало, но обсуждали мы очень важный, возникший в ходе боя, вопрос — оставаться ли здесь и ждать прихода частей Красной Армии или пробиваться к своим через линию фронта.

Бочкович подробно рассказал, что видел в здании конторы порта. Сообщение его о гибели всех, кто там находился, огорчило нас, взволновало и потрясло до глубины души. Тяжелым камнем легла на сердце потеря боевых друзей, в том числе нашего любимца Константина Ольшанского. Не хотелось слушать и верить в то ужасное, что случилось. Кулаки сжимались, горечь обиды и ненависти подступила к горлу. Кто всхлипывал, бормоча: «Их сожгли, о, какие мерзавцы!..» Да, не справившись с ними, моряками Ольшанского, гитлеровцы пошли на преступление — задушили их дымом и сожгли. Без применения дыма и огня им ни за что не удалось бы уничтожить гарнизон конторы порта, так геройски сражавшимся почти до самого вечера.

— Надеяться на гарнизон здания теперь уж мы не можем, — печальным голосом говорил старшина. — Сами должны решить, что делать: итти или оставаться. Не будь у нас раненых, мы бы пошли через линию фронта. С ними же быстро и незаметно не пройдешь, нас могут обнаружить и задержать. Об оставлении раненых нечего и говорить. Стало быть, надо ждать. Драться и поджидать своих. Надо полагать, что наши войска перешли в наступление и должны скоро быть здесь. Ну, а если погибнуть придется — погибнем, как герои. Есть ли у кого другие предложения?..

Признаюсь, меня тянуло в путь, причем немедленно. Не потому, конечно, что пугал завтрашний день; нет, этого я не боялся; имелась другая причина: деревня Марьяновка в тридцати пяти километрах от Николаева — моя родина, там я родился, там, уходя на войну, оставил свою мать, сестру, тетю и дядю. Живы ли они остались, угнаны ли в плен, погибли ли от руки врага — я не знал. А узнать так хотелось! Однако с обстановкой нельзя было не считаться и с доводами старшины нельзя не согласиться, тем более, что свои ожидались со дня на день, с часу на час.

Говорили мало; и так было ясно, что делать. Решили ждать. Приступили к составлению резолюции. Притащили догорающее бревно, и при тусклом свете его под нашу диктовку Кирилл написал короткую, но точную, как устав, резолюцию:

«В минуту смертельной опасности перед лицом Родины даем обещание — драться до последней капли крови. Всем оставить по одной гранате. Живыми в плен не сдаваться.

Решение обязательно для всех коммунистов и комсомольцев».

Проголосовали все. Все дали слово стоять, биться, продолжая отвлекать на себя большое количество войск противника. Тем самым мы, моряки, оказывали конкретную помощь войскам Красной Армии в изгнании немецких захватчиков с нашей родной земли.

И мы стали ждать. По приказанию Бочковича всю ночь готовились к новым, тяжелым боям…»

НАШИ ПРИШЛИ

На востоке забрезжил рассвет. Как и в прошлое утро, по небу низко плыли жидкие, серые облака. Плыли с востока на запад. Движение облаков так привлекло внимание Кирилла Бочковича, будто перед глазами его стремительно двигались массы наступающих войск Красной Армии. Он стоял у окна, утомленный боями и бессонными ночами, следил за местностью, прислушивался к далекой глухой орудийной стрельбе и с радостью думал: «Верно, тронулись наши!»

— Товарищ старшина, — обратился к нему Дементьев, дежуривший у соседнего окна, — отдохните, вы же устали, я разбужу Гребенюка или Хакимова.

— Нет, нет, пусть спят, я не устал, — наотрез отказался командир отделения. Он, действительно, чувствовал себя бодро, точно только что заступил на вахту. — А знаешь, Ваня, мне кажется, что наши уже перешли в наступление, — в его голосе чувствовалась уверенность.

— Факт, перешли, — согласился матрос, — я сам слышу, как наша артиллерия громит врага.

— Раз так, — продолжал Кирилл, — значит, немцам сегодня не до нас, они поспешат драпануть отсюда.

Он оказался прав: немцы активных действий не предпринимали. Ночь и день прошли сравнительно спокойно. Лишь изредка раздавались артиллерийские выстрелы, дающие знать