мы подобрались к окну и на гранаты ответили гранатами. Завязался гранатный бой. Бой, на который враг возлагал большие надежды. Преимущество было на его стороне. Немцы видели нас, мы не видели их. Их не душил дым, мы в нем задыхались. Но они не учли одного — нашей беспримерной стойкости. Надо было иметь исключительную выносливость и железные нервы, чтобы перенести все эти тяжкие испытания. Такими мы и были. Опрометью бросившись к окнам, мы выбросили по нескольку гранат, и пыл гитлеровцев сразу остыл. Затем из автоматов чесанули справа налево и наоборот. Гранатный бой прекратился: немцы, не выдержав, отошли…

Но ад все еще продолжался. По зданию били и артиллерия, и минометы, и танки. Группы фашистов появлялись то с одной стороны, то с другой, то с третьей. Ольшанский поставил перед нами задачу — не допускать к зданию ни одного фашиста. Он появлялся там, откуда грозила опасность, и давал подчиненным ценные указания. Он подсказывал, советовал, помогал. Его ровный спокойный голос ободрял и воодушевлял нас. Он образцово руководил боем, и за это его так любили матросы.

Помню, я лежал у амбразуры и стрелял. Слышу, Ольшанский обращается ко мне:

— Щербаков, пойдите вон в ту комнату и отгоните мерзавцев. Да из окна не высовывайтесь. Соблюдайте осторожность!..

Это были последние слова, которые я услышал от нашего любимого командира десанта. Я повторил приказание и пошел. Комната была небольшая, квадратная. Приступил к делу — истреблению фрицев. Но не разрядил и полдиска, как передо мной сверкнула вспышка огня, грянул взрыв, и я потерял сознание…»

Здесь прерывается рассказ Николая Щербакова: будучи контуженным, он пролежал без сознания среди мусора и пыли до утра следующего дня и, следовательно, не мог знать, что происходило потом, после его контузии.

Дополняя картину этой битвы, другой десантник, Герой Советского Союза старшина 2 статьи Никита Гребенюк рассказал следующее:

«От небольшого, продолговатого каменного сарая — свинарника, в котором мы занимали оборону, до здания было не более семидесяти метров. Поскольку свинарник находился на бойком месте — ближе к дороге, ведущей в город, то, разумеется, на нас и обрушивались первые удары.

После ряда безуспешных атак, после многочисленных попыток покончить с нами озлобленный противник предпринял танковую атаку. Это было во второй половине дня. Два средних танка атаковали нашу оборону. Один из них замедлил ход и открыл стрельбу издалека, другой устремился к зданию и ударил из огнемета, чего мы никак не ожидали.

Случилось это очень быстро, и требовалась быстрота действий и от нас. Поскорее отогнать танк и тем самым облегчить очень тяжелое положение, создавшееся в подвале здания, — вот что следовало сделать немедленно, невзирая на стрельбу другого танка. Мы готовы были на все ради спасения товарищей. Правда, и мы находились в таком же положении, но нас защищали прочные стены и переборки. Бочкович, наш командир отделения, я, Хакимов и Павлов открыли прицельный огонь по огнеметному танку. Били точно.

И что же? Не прошло и пяти минут, как машина развернулась и, отстреливаясь, ушла. Танкисты испугались!

Но подлое дело враг сделал. С болью в сердце мы наблюдали, как из окон клубился густой дым и вылетали языки пламени. Здание горело…

Дымом окутало все полуразрушенные дома, в том числе и свинарник. Дышать стало нечем, во рту чувствовалась горечь. Старшина предупредил:

— Будьте на-чеку!

Он оказался прав: немцы под прикрытием дымовом завесы пробрались к стенам свинарника, чтобы забросать нас гранатами.

Гранаты полетели. Впрочем, они больше рвались снаружи — от ударов о стенку. У меня было девять гранат. Восемь бросил, одну оставил для себя. Исход гранатного боя предугадать мы не могли. Дрались, конечно, здорово, но все могло случиться…

Точно целиться мешал дым. Я бросал туда, откуда на нас летели. Снаружи доносились душераздирающие крики и вопли какого-то немца. Значит, цель поражена…

Герой Советского Союза Н. Гребенюк.

Храбрецом показал себя матрос Николай Медведев. В минуты опасности он забывал о своей ране и, как все, думал о бое. Услышав за стеной торопливые шаги, раненый приподнялся — к окну спешили три немца. Бросок гранаты — и враги пошли на тот свет. Только один вдруг просунул в окошко руку с гранатами, чтобы их бросить. Медведев, заметив это, не растерялся: он вырвал у немца гранаты и швырнул их обратно. Новые взрывы, стоны и крик…

Враг зашел с другой стороны свинарника. Послышались голоса, кричали что-то вроде: «рус, сдавайсь!» В расширенной взрывом снаряда амбразуре зашуршало. Бочкович оглянулся — немец лезет. Ну, конечно, выстрел, и дух из него вон. Труп заслонил амбразуру. Старшина сердито сплюнул и силы толчком ноги выбил убитого немца из отверстия, как пробку.

— Получайте! — произнес Кирилл и бросил в суетившихся гитлеровцев еще несколько гранат.

На этом гранатный бой закончился.

Мало-помалу дым испарился. Дымились только полуподвальные окна конторы порта, хотя огня уже не было. Видимо, наши его потушили. Мы стрельбу прекратили, решив приберечь боезапас.

На окраинах города и в порту скапливались войска противника, но стрелять по ним не имело смысла. Вблизи, кроме мертвецов, никого не было.

Я стоял с автоматом и гранатой у бокового окна, наблюдая за движением немцев. Артиллерийская канонада не утихала. Чувствовалось, что враг готовит новое наступление. Собственно, оно продолжалось, следовало лишь ожидать с его стороны какой-либо новой авантюры. Ведь немец способен был на все, лишь бы сломить наше сопротивление.

Что мы предполагали, то и случилось. Со стороны города шли те же два средних танка. Рокоча и прыгая по разбитой дороге, они неслись к порту, на моряков. Сомнения не было: это огнеметные танки.

Головной, как и в первый раз, направился к центральному зданию, второй приблизился к свинарнику. Брызнула струя горючей смеси, обливая стены и крышу. «Задумали сжечь, подлецы!» — мелькнуло в голове.

— Ложись! — крикнул Бочкович, и мы все растянулись на каменном полу и прижались к гранитным перегородкам.

Среди лязга гусениц и выстрелов я услыхал шум и треск — загорелась толевая крыша; я почувствовал жар, сильный, невыносимый. Горючая смесь через прогоревшую крышу капала на пол, на меня, воспламенились тужурка и брюки. Чтобы не обгореть, приходилось перекатываться с боку на бок. Так поступал каждый, на ком загоралась одежда.

Крыша сгорела быстро. Уже были охвачены огнем ящики и двери. Кроме того, угрожала опасность вражеского нападения. Это заставило нас подняться и взяться за оружие, тем более, что танки, сделав свое коварное дело, стали удаляться. За тушение пожара принялись только Медведев и Хакимов, остальные, выпачканные и черные, открыли стрельбу по наступавшей пехоте.

Немцы бежали к зданию с разных сторон.