Анфиса вздохнула, искоса посмотрела на Наталью, которая всепыталась втолковать покупательнице и Пете, продолжающему изыскательные работы всвоем носу, что вряд ли от витаминов он необратимо поумнеет, и продала средствоот головной боли и но-шпу.

За будущей гордостью отечественной науки Петей и еговысокообразованной мамашей уже выстроилась небольшая очередь. Наталья слегказанервничала, но мамаша была кремень и позиций сдавать не собиралась. ОтНатальи требовалось твердое обещание, что Петя поумнеет, как только «пройдеткурс», которое Завьялова дать никак не могла.

За аптечной дверью вдруг произошел какой-то шум, движение, идевушка с зонтиком под мышкой тоненько взвизгнула, что-то загрохотало, иохранник выглянул из-за своей загородки: глаза у него округлились, как умаленького. Истерически задребезжал колокольчик, который заведующая привезла изкакой-то дальней поездки и пристроила над дверью, чтобы было «как в замке».Петя внезапно вынул палец из носа, уборщица Нина истово закрестилась, а НатальяЗавьялова бедром задвинула кассовый ящик с деньгами и налегла грудью нааппарат, закрывая телом аптечное достояние.

В аптеку ввалился молодой мужик в залитой кровью рубахе.Ладонью он прижимал висок и щеку. Все шарахнулись от него в разные стороны, ион как-то в одну секунду оказался в полном одиночестве в залитом солнцемаптечном зале, и Анфиса видела только, что из-под его пальцев, как взамедленной съемке, стекает кровь и большими каплями падает на недавно вымытыйНиной пол. Капли шлепаются, как маленькие взрывы.

— Помогите! — прошептала рядом Наталья и зажмурилась.

Охранник с растерянным лицом неловко двинулся навстречуистекающему кровью посетителю и еще вокруг оглянулся, как бы спрашивая упритихшей аптеки, что теперь ему делать. С непривычки трудно убедительноизобразить из себя Рембо, даже если все ждут от тебя именно этого!

Окровавленный мужик оторвал руку от щеки — кровь полиласьсильнее. Он досадливо смахнул ее ладонью, и она потекла у него по руке, прямоза белую манжету рубахи. Его качнуло — все ахнули, — он схватился за белуюстену и устоял.

Потом обвел всех взглядом и рявкнул неприязненно:

— Ну?!

* * *

Мика задумчиво положила на стеклянный стол трубку ипосмотрелась в зеркало.

Трубка ее расстроила, а зеркало порадовало.

В трубке никто не отвечал, хотя должен был, а в зеркалеотражалась она сама и девушка, которая укладывала ей волосы. Мика очень любила,когда ей укладывают волосы, и вообще парикмахерские она любила.

Фены гудели бодрым низким гудением, пахло какой-то специальной«салонной» парфюмерией, музыка играла по-утреннему бодро, девушки порхали заспиной, улыбчивые, любезные, ловившие каждый взгляд или самое смутное движениеклиента.

Проверяя это, Мика потянулась лениво и осторожно, выпросталаиз пачки сигарету. Осторожничала не потому, что ногти были накрашены, а потому,что ей нравилась… эта игра.

Фен, теплом обдававший затылок, моментально смолк.

— Пепельницу, Марина?

— Хотелось бы, — ответила Мика лениво, и та, что укладывалаей волосы, оглянулась по сторонам. Подскочила другая, маленькая и чернявая, онипошептались, и через полминуты пепельница была перед ней.

— Может, кофе? Иди чаю?

— Минеральной воды без газа, если можно, — попросила Миканарочито тихо, заставляя обеих нагибаться к себе, — не очень холодную. И слимоном.

— Одну минуточку.

Чернявая пропала с глаз, а вторая осталась и спросилапочтительно:

— Я могу продолжать?

— Конечно, — наслаждаясь властью, разрешила Мика, —продолжайте, на самом деле у меня времени не так уж и много!

Времени у нее было сколько угодно, и на свою встречу онавполне могла опоздать, но это была игра, и Мика самозабвенно в нее играла.

Сигарета хорошо пахла, тоненько дымилась, и фен опятьзагудел, мягким теплом обнимая затылок и шею. Мика закрыла глаза.

Илья почему-то не отвечал на звонки, и это ее слегкабеспокоило, как беспокоит человека, лежащего в гамаке, звенящий в отдалениикомар. Вроде бы и не кусает, и не приближается вовсе, но даже просто мысль отом, что прилетит и нарушит послеобеденную истому и гармонию, — отвратительна ипочти невыносима.

Мика не любила неудобств, ни крупных, ни малых.

Фен опять смолк, и она, не открывая глаз, вопросительноподняла брови.

— Ваша минеральная вода, — прошелестели рядом, — и я хочувот тут чуть-чуть поправить. Можно?

Приятное звяканье ножниц, дрожание пряди у виска.

Мика приоткрыла глаза, но в зеркало смотреть не стала —взглянула на свою руку, лежащую на ручке кресла.

Все отлично. Рука очень красивая. Косточкитоненькие-тоненькие, кожа розовая и белая. Никакой грубости, самая изящнаяработа. Кольцо… очень правильное. Белое золото, тонкая оправа, солидныйбриллиант.

Она, Мика, как раз из тех женщин, которым подают лимузиныпрямо к ковровой дорожке. Каблучки которых никогда не месят земную грязь, апальчики не стирают пеленки и не зажигают газ под замызганным чайником. Которыерасплачиваются золотыми кредитными карточками — если вынуждены расплачиватьсясами, — и за которых платят по карточкам «Dinners Club» уверенные в себе,глянцевые, подтянутые и загорелые мужчины класса «люкс». Которые живут толькона виллах с прислугой и держат очаровательных маленьких собачек, придающих имособый шарм. Для собачек покупаются пальтишки и ошейники с бриллиантами.

Такие женщины имеют в своем гардеробе полтора десятка«маленьких черных платьев» и столько же ниток натурального жемчуга разногооттенка. Они не проводят все время в салонах и на пляжах, что за расхожиеглупости! Они заняты очень серьезными и важными делами, и эти дела отнимают уних все свободное время. Они возглавляют комитеты по спасению тутовогошелкопряда и комитеты по освобождению женщин Буркина-Фасо от рабского труда.Они помогают беженцам Ганы и обсуждают режим Уганды. Они борются за права своихсестер, которые до сих пор томятся в гаремах и лишены возможности получитьпрофессию водителя-дальнобойщика. Оставляя на руках почтительных швейцаровлегкие шубки, они включаются в борьбу за права животных и спасают их отварварского истребления! Они устраивают благотворительные приемы в фонд помощимедузам Эгейского моря и замерзающим детям Чукотки.

Впрочем, в последнее время, Чукотка замерзать решительноотказалась, пришлось даже отчасти переключиться на высыхающие реки Сахары.

Затем их, усталых и измученных, разбирают по домам водителина лимузинах, и дома все повторяется вновь — доклад гувернантки о проделкахФролушки и Аксиньи, доклад домоправительницы о поведении Чарли — «Чарлик,прелесть моя, сколько раз я говорила, чтобы ты не грыз мамины туфли!». Докладсадовника о том, что мимоза — «тудыть ее так!» — засохла. Фролушка в свои шестьуже пробует курить, а Аксинья полила сиропом папин смокинг — «Сколько раз яговорила, Галина Петровна, что детям не место в гардеробной!». Затем приездпапы, маленькое черное платье, нитка жемчуга, вечеринка в «Царском селе» илиДворянском собрании.