Мика убеждала себя, что должна любить его, и старалась изовсех сил — как будто выполняла порученную работу.

Кем? Зачем?..

Что за работа?..

— Валечка, я сейчас освобожусь, но все же скажи мне, чтослучилось?

— Не надо на меня давить, — моментально ответил он. — Что запривычка!.. Если твой муж был кретином, это не означает, что и я кретин!

Мике захотелось сказать, что Илья вовсе не кретин, простоон… другой, но она благоразумно промолчала.

— И не доставай меня! Ты же знаешь, что я…

— Ты не любишь разговаривать наспех, — быстро закончила она,— не все-таки скажи мне, ничего страшного?

— Приходи в кофейню, — ответил он сухо, — там и поговорим. Ивообще, что за манера таскаться в эти салоны?

Она вздохнула.

— Мне хочется тебе нравиться, — это было сказано с попыткойкокетства и потому, должно быть, прозвучало так глупо.

Он пробормотал что-то в том смысле, что ему и так всенравится, и повесил трубку.

Мика нажала кнопку на своем телефоне, посмотрела и осторожноподышала в окошко. А потом протерла его пальцем.

Ну почему все так трудно? В чем она виновата?!

Едва освободившись от Ильи, она угодила в ловушку, да ещекакую!

Ловушка, расставленная на волка, прихлопнула синицу таксильно, что почти переломила ей хребет. Она не готова, она слабая, нежная, онав Дворянское собрание хочет или в «Царское село»!

— Марин, затылок начешем или так оставим? Так поживее, ноесли нужно, чтобы держалось…

Мика посмотрела так и эдак.

— Оставим, — решила она. Пряди разлетались, как будто онародилась с такими, а не просидела полдня в парикмахерской!

Господи, что случилось? Что могло случиться, ведь Валя впрошлый раз сказал, что время пока есть!

Времени осталось мало, вспомнилось ей из песенки, времяговорит: «Скорей!»

Она заплатила по счету — золотой кредитной карточкой,разумеется, — прибавила мастерице на чай, не слишком много, примерно столько,сколько составляла месячная «базовая» пенсия. Об этой самой пенсии Мика тольковчера услышала по телевизору.

На Тверской была толкотня — вот никогда она не знала, кудабегут все эти люди, чего им не сидится дома! Она, Мика, ни за что не стала быпросто так шататься по улице, она всегда была домоседкой. Что может быть лучшеуютного и чистого простора, своего собственного, ограниченного только светлымистенами, с маленькими, частными, уютными делами. Свежий номер дамского журнала,итальянский кофе в плотном пакете — как только открываешь пакет, запахвырывается наружу, освежает голову, обдает радостным предвкушением. Кремовыйдиван, лэптоп с видом Швейцарских Альп на мониторе, стеклянный стол ипепельница с серебряной крышечкой, и салфетка в кольце, и сухое печенье ввазочке. Любимые книги, уютные домашние туфли — никаких тапок Мика непризнавала, боже сохрани! Как и ее мать, она ненавидела всякую бытовуюраспущенность, которую обожал ее бывший муженек.

Он-то как раз валялся на раритетных чипендейловских диванахв старых джинсах, вытянутых майках и босиком! Еще он курил и совал свои бычкиво все пепельницы, которые только попадались ему по дороге, и Мика ходила заним и собирала их — она ненавидела окурки! А у него была странная идеяотносительно того, что ему должно быть… удобно! Удобно, черт возьми!

Мика пыталась внушить ему, что прежде всего должно бытьприлично, а уж потом удобно, но он и слушать не желал. Он пил кофе из бульонныхкружек, не разрешал выбросить ни одну свою старую майку и однажды выгналдомработницу Люсю, которая попыталась навести порядок у него в кабинете!

Люся рыдала, Мика ее утешала, подносила валокордин,валерьянку и нашатырный спирт — она видела в кино, что именно так нужно приводитьв чувство тонкие натуры, впавшие в истерику. Ее муженек равнодушно курил.

"Илюша, — говорила Мика, прислушиваясь к рыданиямдомработницы, — ну разве так можно? Она же хотела тебе помочь разобраться! Нуза что ты на нее накричал? "

«За то, что она копалась в моих вещах, а я этого терпеть немогу», — ответствовал ее бесчувственный во всех отношениях муж.

«Но ведь там у тебя… ужасно. Беспорядок, Илюша! Как же ты непонимаешь?!»

«Но ведь это мой собственный беспорядок. Мне он подходит. Аона выбросила мою любимую пепельницу!»

Эту пепельницу Мика тоже ненавидела. Она была сделана изглины и представляла собой точную копию открытой консервной банки. Бок этойшедевральной пепельницы украшала надпись «Бычки в томате». Мика ненавидела еелютой ненавистью и в конце концов выкинула, но не могла признаться, что этоона, а не Люся!

«Илюша, мы ее случайно разбили, а не выкинули!»

«Не надо было вообще ничего трогать в моей комнате. Я просилсто раз. Если она опять полезет, я опять буду орать, предупреди ее сразу!»

Люся услыхала и наддала, а муж встал и пинком ноги захлопнулдверь в комнату, где оскорбленная домработница старательно выводила своирулады.

Мика, отчаявшись уладить этот чудовищный семейный скандал —а она искренне верила, что это и есть скандал, и именно такими они и бывают,скандалы, — произнесла тихо и укоризненно:

«Ты просто совсем не умеешь ценить заботу».

«Я умею. Но если кому-то что-то не нравится в моей комнате,то вряд ли я могу с этим что-то поделать!»

Разболтал в бульонной кружке гадкий растворимый кофе,выложил туда полбанки сгущенки — ужас, ужас! — ушел и закрыл за собой дверь.

А поначалу Мика верила, что ей удастся его… очеловечить.Улучшить. «Поднять до себя», как говорили в ее семье. Но он решительно не хотел«подниматься» и с некоторых пор она вдруг обнаружила, что он на самом делесчитает, что и так хорош! Он, который думал, что форс-мажор — это гитарныйаккорд, который считал, что Сенека вел «Клуб путешественников», и спотыкался наслове «визуальный»!

Пепельницу — точную копию уничтоженной — ему вскоре привезлидальние деловые партнеры из Киева. Еще они привезли «Горiлку з пэрцем», шматрозового сала, обложенный чесноком и завернутый в чистую марлицу, несколькоголовок синего лука и «кильце» деревенской кровяной колбасы. Вся эта красотавнутри идеально чистой прохлады просторного европейского щегольскогохолодильника несколько дней отравляла Мике жизнь. Она физически страдала, когдаоткрывала сладко чмокающую дверцу и первым делом натыкалась на марлицу с салом!Ей казалось, что ее йогурт пропах кровяной колбасой, а пророщенные бобыпровоняли синим луком!

Илья ничего не замечал — отрезал себе толстенный кусокчерного хлеба, укладывал на него сало и сверху несколько колечек лука, наливалстопку ледяной «горилки», весело опрокидывал ее в себя и заедал хлебом и салом,жевал идеальными ровными зубами.