Так он узнал о смерти отца. Как выяснилось позже, отец перешел дорогу не тому парню, и с ним «разобрались». Но Ликос никогда не жалел о нем. Эол был пьяницей, вором и жестоким отцом и мужем.

— Не думай, что я не использовал навыки, которым он меня научил. Я воровал у богатых бизнесменов, которые не жалели своих денег. Чтобы купить воды. — Он вовремя закрыл рот, прежде чем успел признаться во всех грехах. Жажда… Ли-кос всегда хотел пить.

— Что насчет твоей мамы?

Ликос вздрогнул.

— Она сделала то, что должна была, — ответил он и махнул рукой такси.

«Единственный способ жить в безопасности, — сказала мать, оставив его на ступеньках приюта, — это если он больше никогда не сможет использовать тебя против меня».

Марит поразило не столько описание его детства, как то, что Ликос странно покачнулся, выходя из такси у отеля.

— Ликос…

— Мигрень.

Боль исказила черты лица. Она подхватила его под его руку, чтобы поддержать. Он посмотрел на нее сверху вниз, словно ее прикосновение встревожило, но его взгляд был настолько расфокусирован, что она поняла: он не в состоянии возражать.

Марит провела его в спальню в номере, который был зеркальным отражением ее собственного. Она помогла ему сесть на кровать и тут же пошла задергивать шторы на окнах.

Ликос попытался расстегнуть пуговицы на рубашке, и Марит стиснула зубы, заметив, какую боль причиняет ему даже такое движение. У нее никогда не было мигрени, но головные боли во время месячных всегда мучили ее. Именно так выглядел сейчас Ликос. Измученным. Его лицо казалось серым и блестело от пота. Она подошла к нему, встала на колени на пол и осторожно отвела его руку от того места, где он боролся со своими запонками.

— Смешно, — выдавил Ликос.

— Все в порядке, — успокоила Марит, вытаскивая запонку.

Она подняла на него глаза и заставила себя не реагировать на жар в своем теле. Его глаза скользнули по ней, словно он почувствовал ее замешательство. Затем прикрыл глаза, испытывая отвращение к себе. За уязвимость, которую она почувствовала в нем, или за желание, которое он заметил в ней.

Отказ был слишком очевиден. Марит увидела, как на его челюсти напряглись мускулы, когда она помогала ему снять рубашку. Может быть, это был очередной приступ мигрени. В тот момент Марит отдала бы пол-Свардии, чтобы узнать правду. Что-то завладело ее пульсом и дыханием, что-то дрожало под ее кожей, желая вырваться наружу. Желая его.

Марит наконец вытащила запонку, зажав нижнюю губу зубами при виде темных завитков волос. Ее пальцы слегка задрожали, когда начала расстегивать пуговицы рубашки. Ликос наклонялся из стороны в сторону, морщась от боли. Но когда его глаза открылись, взгляд был свирепым, как будто она разбудила дремлющего дракона. Марит застыла на секунду, как вор, пойманный на краже, и смогла дышать только когда он снова закрыл глаза. Сделав глубокий беззвучный вдох, она сняла с Ликоса рубашку и отвернулась, чтобы не разглядывать обнаженный торс.

Следующим шагом, по логике вещей, были его ремень и брюки. От смущения на ее лице проявились красные пятна. Трясущимися пальцами она потянулась к его ремню, и вдруг ее руки оказались зажаты в мощные тиски. Она подняла глаза и увидела, что глаза Ликоса ясны и полны намерения.

— Уходи.

Она вздохнула:

— Сейчас.

Ей не нужно было повторять дважды.

Ликос огляделся, прежде чем открыл глаза. Стук в голове прекратился. Он осторожно повернул головой из стороны в сторону — сильная боль почти исчезла. Посмотрел на часы и удивился, что проспал всю ночь до семи утра.

Ликос уже решил, что будет делать. Каждые несколько месяцев бессонница, которую он испытывал с детства, настигала его, и у него случалась мигрень. Если бы он смог вернуть Марит в Свардию раньше, она бы не стала свидетельницей его слабости. Разочарование и решимость заставили его открыть глаза.

Марит. Милан. Запонки. Ремень на его брюках.

«Уходи. Сейчас».

Ее взгляд, когда она убегала из комнаты. Он не мог прикоснуться к ней. Она была невинной принцессой, которую он должен был оберегать. Он дал Александру слово, и даже растущее желание не помешает ему сдержать его.

Через пятнадцать минут Ликос был готов выйти из номера, когда услышал голоса с балкона. Его балкона. Он понял, что Марит, должно быть, спала на диване. Что она осталась, даже после его сурового приказа уйти… Она осталась, потому что заботилась о нем. Эта мысль потрясла его.

Но если бы он знал, что она в пределах досягаемости…

И вот так правильное воздействие ледяного душа испарилось за считаные секунды. Когда он был подростком, не думал, что им управляют гормоны. Приведя себя в порядок, Ликос вышел на балкон, прищуривая глаза от яркого солнца.

Марит разглядывала виды Милана. Рядом с ней стоял официант.

— Я принес синьорине Марит и вам завтрак и кофе. Есть еще свежие фрукты, но если вам нужно чего-то большего…

— Спасибо. Все более чем прекрасно, — сказал Ликос.

Марит ослепительно улыбнулась официанту, а когда он ушел, снова перевела взгляд на горизонт.

Ликос застыл на месте. Почему, он сам не знал. Ему совершенно не нравилось, как на него действует Марит.

— Что касается прошлого вечера…

— Тут нечего обсуждать, — ответила она, наконец повернувшись к нему и щурясь на солнце.

Ликос открыл рот.

— Кофе? — спросила Марит. — Я уверена, что это самое худшее, что можно сделать после приступа мигрени, но ты не производишь впечатление человека, который любит горячую воду и лимон.

У Ликоса на языке вертелся вопрос, какое впечатление он на нее производит на самом деле, но, к счастью, у него осталось несколько работающих клеток мозга, которые заставили его промолчать. Вместо этого он что-то пробурчал в ответ. Она налила ему дымящегося кофе и села на свой стул.

За последние двенадцать часов Ликос, как никому и никогда, продемонстрировал этой женщине свою слабость. Неужели он был настолько не в себе, что она легла спать в соседней комнате?

Как он смог это допустить?

Ликос открыл рот, чтобы заговорить, но она снова прервала его, и он едва смог подавить желание зарычать от раздражения.

Марит изо всех сил пыталась встретиться взглядом с Ликосом. Она ужасно спала, и в этом не был виноват неудобный диван. Нет. Она ворочалась всю ночь из-за него.

Пока около четырех утра не вспомнила, что произошло до мигрени.

«Я знаю, что такому человеку, как ты, может быть трудно это понять…»

Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы уловить все маленькие намеки и