— Директор найдет кого-нибудь. Не переживайте, никто Пегаса не бросит. У-у, Пегасище, хороший, хороший… Вон там кандейка Иваныча. Проходите.

— Давай уж на «ты», что ли…

— Угу. Проходи, не стесняйся.

Сильно пахло навозом и еще чем-то кислым — протухшей капустой, похоже. Кислотный запах исходил из большой бочки в углу прилегающего к конюшне помещения с небольшим оконцем, забранном мутноватым стеклом, крепившимся на четырех загнутых гвоздиках. Кроме бочки был еще старый топчан в углу, самодельный покосившийся стол, колченогая табуреточка, а на стене — придавленный кнопками вырезанный из «Огонька» календарь на нынешний, 1963-й, год.

На пыльной столешнице виднелись круглые проплешины от бутылок и стаканов.

— Бутылки со стаканами мы изъяли. В протоколе отмечено.

— Хорошо. А конюх, значит, добрейшей души человек?

— Мухи не обидит. Правда, как выпьет — может и в ухо дать.

— Понятненько.

Ничего интересного или нового ни на конюшне, ни в старой школе следователь не отыскал — все уже было осмотрено весьма тщательно. Еще бы — убийство! Слава богу, не каждый день случается. Наверное, кому-то со стороны сотрудники милиции и прокуратуры, а также судмедэксперт Варфоломеич могли показаться недобрыми и циничными людьми с каменным сердцем, что, однако, было вовсе не так. Убитую девушку жалели все и переживали вполне искренне… Но одно дело — переживать, и совсем другое — работать, раскрывать преступление.

К вечеру Ревякин отвез следователя на квартиру к своей двоюродной тетке, что проживала на тенистой улице Южной, почти у самого клуба. Определившись с бытом, Алтуфьев явился в отделение с утра пораньше и с ходу допросил кое-как проспавшегося конюха.

— Федор Иваныч, так вы с кем пили-то?

— Дак один…

— Что, всю четверть один выкушали? А в школу зачем пошли?

— Я что, еще и в школу заходил? Хоть убей, начальник, не помню! Хоть на куски режь.

Судя по протоколу осмотра, в кандейке Шалькина нашли бутыль с остатками ядреного самогона такой крепости, что, выпив такого, вполне можно было позабыть все на свете. Еще обнаружились следы волочения… Но это Шалькин объяснил — мешки с овсом самолично таскал, мерина-то кормить надо.

Арестовав конюха, Алтуфьев еще раз перечитал протокол осмотра, а также заключение судебно-медицинской экспертизы, из которого следовало, что несчастная девушка имела незадолго до смерти половой контакт, причем насильственного характера.

— Ну Шалькин, ну гад! — ругался начальник. — Он еще и насильник!

Пока вырисовывалась одна довольно простая версия: с обеда конюх изрядно выпил, опьянел и зачем-то пошел в старую школу, где стал домогаться Лиды, а получив от ворот поворот, рассвирепел, изнасиловал девушку, а затем в припадке гнева ударил по голове подвернувшейся под руку статуэткой.

Что ж… Скорее всего, так оно и было.

— Да так, так, — майор довольно кивнул. — Чего тут огород городить? В пьянском-то виде не то еще вытворяют! Вон у нас в Кошкове, в деревне, мужик один жил, дядя Коля Моськин. Золотой мужик! А как-то напился, так троих топором зарубил, а потом полдеревни сжег! Вот так-то. Все водка проклятая. А я всегда говорил: не умеешь пить — не пей.

— Ладно, посмотрим, — задумчиво протянул Алтуфьев. — Пока, похоже, действительно Шалькин. Однако свидетельская база маловата. Надо будет поискать, кого бы еще допросить… Да, а это дело, с нападением на машину, я приостановил.

— Вот, Владимир Андреевич, и правильно! — Верховцев посветлел лицом. — Лучше бы и прекратить вообще. Незачем из-за ерунды «глухаря» на отделение вешать. Не пострадал ведь никто. Из архива ничего не пропало, а что двигатель — так в мастерских починят. Ущерб малозначительный, справку принесли.

— Справка-то справкой, но все равно — автоматическое оружие… — закурив, следователь протянул пачку майору. — Угощайтесь.

— Благодарствую, ныне я свои — покрепче.

Усмехнувшись, Верховцев задымил «Беломором».

— Иван Дормидонтович, а что, у вас в последнее время никаких таких странных краж или грабежей не происходило? — неожиданно поинтересовался Алтуфьев. — Просто интересно.

— Да была кражонка одна… — затянувшись, майор махнул рукой. — По сути, и не кража вовсе. В Доме пионеров старые фотоаппараты украли. Списанные, на балансе давно уже не стояли. Мальчишки местные. Дорожкин занимался. Если что — у него спросить можно.

Глава 3

Озерск,

начало июня 1963 г.

О жестоком убийстве Лиды Максим узнал от сестры. Русский он уже сдал, теперь у себя в сарайке готовился к литературе и физике: учил стихи да тупо зубрил формулы.

— Я доставал из широких штанин… бесценным грузом… Ах, как там? Достаю! Достаю из широких штанин дубликатом бесценного груза… дубликатом… дубликатом… Читайте, завидуйте, я — гражданин Советского Союза!

Снаружи послышались чьи-то торопливые шаги, в распахнутую настежь дверь вбежала-ворвалась сестра Катя:

— Слышал новость? Лидию Борисовну убили!

Макс поначалу не понял:

— Что? Кого-то убили? Кого? Лидию Борисовну? Лидию… Да не может быть! Кто тебе сказал? Кто?

Юноша и сам не заметил, как уже тряс сестренку за плечи.

— Пусти! — вырвалась та. — Пусти, говорю! Больно же.

— Ой… Да что там случилось-то? Неужели правда?

— Весь город только об этом и говорит. В старой школе ее… Шалькин, конюх, ударил по голове. Сразу насмерть.

Не дослушав, Макс выбежал на улицу, побежал на площадь, там, на лавке у магазина, сидели знакомые пацаны.

«Может, не так? Может, перепутала все сестрица?»

— Максим, ты новость слышал?

— Лидию Борисовну?

— Да!

У парня в груди похолодело. Он ведь до последнего надеялся, что это не так, что это не Лидию… не Лиду…

Но как так может быть? Убили! Мы же не в Чикаго каком-нибудь, а здесь, у себя, в родной советской стране… И вдруг — убийство! Да еще кого…

Весь день до самого вечера Максим провел в полной прострации. Учить ничего не хотелось, просто не лезло в голову. Бросив учебники, он убежал подальше от всех, на реку, уселся в зарослях клонившейся к самой воде ивы.

«Лида… Лида…»

— Молодой человек, не подскажете, отсюда в город как ближе?

Рыбак. Кирзовые сапоги, удочка, кукан с насаженной рыбой. Незнакомый, явно приезжий, городской — дачник. Остренькая «чеховская» бородка, усики, тонкие губы, слегка примятая шляпа. Интеллигент!

— Так не подскажете, направо мне повернуть или все же прямо?

— Прямо, — буркнул Макс, махнул рукой и быстро зашагал по берегу прочь, куда глаза глядят, подальше…

А вокруг поднималась по колено в рост таволга, желтели россыпью мохнатые солнышки — одуванчики, легкий ветерок колыхал ветки ив и вербы, над зарослями шиповника порхали разноцветные бабочки, где-то совсем рядом запела-засвистела малиновка, а в прозрачной воде, на отмели, шумно плеснула рыба.

Вернувшись домой ближе к вечеру, он нехотя