— Натрахалась??? — Орет в лицо, мерзко обрызгивая слюной. — Так нашалавилась, что без трусов домой явилась? — Господи… в голове, словно вспышкой, мелькает сцена на кухне, где моё нижнее белье с треском срывается и летит в дальний угол.

Не успеваю и слово промолвить, как меня крепко хватают за шкирку и тянут на нулевой этаж.

Ноги отказываются слушаться, при этом скованные судорогой.

Когда вижу дверь, ведущую в подвал, мысленно прощаюсь с жизнью.

Пристрелит сейчас меня среди стиральных машин и порошков, и дело с концом, но не вижу в руках мужа никакого оружия, и в следующую секунду, меня швыряют вглубь холодной комнатушки.

Проезжаю по бетонному покрытию голыми коленями, которые вмиг начинают печь и кровоточить.

Свят нависает надо мной, и смотрит с таким отвращением, которого я ни разу не видела за все пять лет «счастливой» супружеской жизни.

— Посиди здесь, пока я не решу, что с тобой делать.

Пинает меня ногой и выходит, закрывая дверь на ключ.

Скручиваюсь в комок, стираю кровь под носом, и рвано дышу, пытаясь унять пожар внутри.

Я не врач, но почему-то уверенна, что он отбил мне какой-то орган.

Не знаю почему, но сейчас… лежа на ледяном бетоне в луже собственной крови, я знаю… я уже никогда не выйду из этого дома живой…

Глава 18

Влад

Машина несется на бешеной скорости, еле вписываюсь в поворот, резко бью по тормозам, и в открытое окно залетают клубни черного дыма от жженой резины.

Давлю на газ до упора, а всё равно, кажется, что еду не достаточно быстро.

Когда, из-за очередного поворота, вижу знакомые машины вдалеке, практически, выпрыгиваю на ходу и со всех ног несусь вперед.

На мои громкие и тяжелые шаги, мужчина, стоящий слегка сгорбившись, поворачивается, и я не узнаю в нем своего друга.

— Тим…? Что..? — В его глазах застыли слёзы, и я сжимаю до боли челюсти, когда, немного отступив в сторону, вижу тоже, что и он секундой ранее.

Не могу дышать… Кислород, словно, выкачали со всей планеты, и вокруг только плотное ничего, которое отказывается проникать в лёгкие.

Делаю шаг вперед и хватаюсь обеими руками за ледяной метал.

Открываю рот, но из него вылетает беззвучный крик.

Аккуратное, круглое отверстие, ровно в центре. Тоненькая струйка крови на чистом лице, в отличие от подголовника.

Он весь залит багровой, подсохшей жидкостью.

Вновь смотрю на отверстие… потом на ещё одно… и ещё… и ещё…

4 пули…

4 человека…

4 жизни…

4 смерти… и одна судьба…

— Простите… но нам нужно забирать…

— Еще пару минут! — Просит Тим, а продолжает неотрывно смотреть на родителей.

Молодой парень понимающе кивнул и отошел в сторону.

Стараюсь держать себя в руках, но не получается. Боль внутри такая, что вдохнуть нельзя. Всё тело сковал адский холод, и лишь глаза, наливающиеся слезами и кровью, стекленеют на испуганном лице матери.

— Как так? — Князев пораженно смотрит мне в глаза, и на месте взрослого мужчины, я снова вижу маленького ребенка, вмиг осиротевшего на двоих родителей сразу. — Так ведь не может быть! Молодые, здоровые и счастливые люди вмиг перестают существовать… Час назад они были… дышали, смеялись, строили планы на выходные, даже не подозревая, что день погаснет и больше для них в нем не будет места…

— За это ответят! — Крепко сжимаю плечо друга, стараясь поддержать, но это не поможет… Сейчас мы одинаковые. Оба чувствуем одно и то же, а это — гнев. На судьбу, на мир, на людей, на такую бесчеловечную жестокость и эту проклятую несправедливость.

Князев переводит на меня взгляд, и застывает. Вижу, как его глаза замирают на моих, и замечаю долю страха… Не знаю, что он там увидел, но если на моем лицо отражается хоть частица тех чувств, которые разрывают изнутри — я буду землю зубами грызть, но увижу еще больший страх на лице виновного… Ничтожество, которое отняло у нас родителей прочувствует на себе всю нашу боль!

Последний раз смотрим на остывающие тела некогда родных и жизнерадостных людей, и отходим в сторону, что бы не мешать… Молча стоять и наблюдать, как тела наших родителей упаковывают в мешки для трупов.

День похорон навсегда останется в наших жизнях днем, который не стереть из памяти.

Он не поблекнет с годами. Ни одна деталь не забудется и не заменится на что-то другое. Ничто не станет важнее и не причинит ещё большую боль…

Хотя… Если бы тогда, стоя у сырой земли разрытых могил, мне бы сказали, что я ошибаюсь — я бы не поверил. Но тогда я еще не знал, что судьба убедит меня в обратном совсем скоро…

— Ты как? — Переступаю порог дома Князевых, и понимаю, что он таковым больше не является.

Здесь всё так же, как и раньше, но всё по-другому… Нет больше теплоты, нет света и привычного домашнего уюта, нет запахов ванили и свежей выпечки и никто здесь больше не смеется…

Наш поселок в один миг помрачнел под завесой траура. Два дома, стоящие почти рядом навсегда потеряли своё «сердце». От них веет холодом, болью и мрачностью.

Тим кивает мне, проходит в гостиную и устало падает на диван.

Лицо серое, темные тени под глазами, и сейчас мне даже не нужно зеркало, что бы посмотреть на себя, потому что я не увижу ничего такого, чего бы не отражало лицо друга.

Сажусь рядом, упираясь локтями в колени.

— Хочешь чего-нибудь?

— Да! Сдохнуть! — Отвечаю и прикрываю глаза.

Нам пришлось не только хоронить своих родителей, но и быстро попытаться взять себя в руки.

На наши плечи упала новая для нас ответственность в виде двух успешных строительных бизнесов наших отцов. И в момент, когда мы больше всего уязвимые, мы сумели отодвинуть на задний план свою печаль, что бы удержать в своих руках дело всей жизни родителей.

Каждый день мы боремся со стервятниками, пытающимися отнять у нас фирмы.

Каждое утро, словно день сурка, начинается с войны за своё.

Каждый час мы принимаем звонок от следствия с заученной до тошноты фразой, что пока нет никаких продвижений.

И каждую минуту живем тем, что однажды, пусть даже через год, два или 10 лет — мы отомстим.

Ненависть и жажда крови — вот теперь наша жизнь.

— Есть какие-то новости? — Выжидательно смотрю на профиль друга, а тот лишь отрицательно кивает.

— Блять… — выдыхаю, зарываясь в волосы ладонями, — как так-то? 3 месяца прошло, и ничего?