Следующим удивлением стал возраст: выходило,что няньке около тридцати, точнее, двадцать восемь с половиной лет.

– То-то Женя утверждал, что она не первоймолодости, – удовлетворенно сказал Александр Михайлович, – к тому жепо крайней мере уже один раз рожала.

Мы уставились на полковника во все глаза. Проребенка Ленка не рассказывала. Но комод скрывал еще один секрет: под стопкойнераспечатанных колготок обнаружился довольно пухлый конверт. Внутри лежалиденьги на общую сумму двадцать тысяч долларов. Ничего себе бедная сирота!

– Поглядите на белье, – сказалАлександр Михайлович и двумя пальцами подцепил красный кружевной лифчик, –а потом подумайте, каким местом заработала ваша нянька деньги.

Мы молчали, пораженные открывающейся картиной.

– Как звали хозяйку, ну ту, что выгналаее на улицу? – поинтересовался полковник.

– Кажется Алиса, – робко вспомнилаМаня, – а может, Алена, в общем, как-то на А.

– Как-то на А, – передразнилприятель, – да вы просто куры безмозглые.

Генка и Катюша уехали смотреть Суздаль. Левчикрылся в развалах торговцев книгами, Сонька рыскала по магазинам. Я застала ее вхолле примеряющей у зеркала шапочку из крашеного кролика.

– Смотри, какая прелесть, –восторгалась Сонька, поворачивая голову в разные стороны.

– Симпатичная, – без всякогоэнтузиазма сказала я, – кролик – чудесная парочка для кошки.

– Кролик? – возмутиласьподруга. – Да глаза открой, это же розовая шиншилла.

– Кто? – изумилась я от души. –Розовая шиншилла? Всегда считала, что у этой несправедливо дорогой крысысеро-голубой мех.

– Действительно, – согласиласьСонька, – розовая шиншилла встречается крайне редко. Дело в том, что онаобитает только в Австралии на почвах, богатых марганцевой рудой. Ест там всякиекорешки, растения, и мех приобретает вот такой редкий отлив.

Из моей груди вырвался смешок. Несколькодесятилетий тому назад, году этак в 1960-м, бедные студенты-биологи освоилинехитрый фокус. Белых лабораторных мышей, стоивших пять копеек пара, поилинесколько дней слабым раствором марганцовки. Шкурки грызунов приобреталиприятный оттенок, и нищие студенты торговали ими на Птичьем рынке уже по рублюза штуку. Назывались диковинные животные: «Розовый австралийский мышь».

Не знаю, пил ли несчастный кролик передсмертью марганцовку или тушку покрасили после кончины, но было ясно: Сонькаопять наступила на грабли, поверив уличному торговцу. Хотя сама по себе шапочкавыглядела не так уж и жутко.

– Остается только купить перчатки измексиканского тушкана, – невольно вырвалось у меня.

– Мексиканский тушкан, – оживиласьСоня, – никогда не слышала, что, очень дорого?

Без няньки очень трудно управляться сблизнецами. Ольга похудела и осунулась. Ирка ложилась грудью на амбразуру, ноночью Кешка и Зайка оставались с детьми наедине. Спать они просто перестали иднем походили на лунатиков. Наташка проявляла редкую непреклонность:

– Давайте их на ночь ко мне, согласнакачать крикунов, но в агентство больше не пойду, хватит. Сами вырастим, безподозрительных нянек.

Однако, повозившись ночку с Ванькой и Анькой,подруга стала посговорчивей:

– Хорошо, поищем няню по знакомым, ночтобы только с папкой рекомендаций. А пока поделим дежурства по-честному. Впонедельник их трясу я, во вторник – Маруся, в среду – Дашка. Арцеуловым тоженечего прохлаждаться, пусть забирают к себе в четверг, ну а пятница с субботойдостанется родителям.

– А воскресенье? – спросила Маня.

Наташка призадумалась.

– Хорошо, пусть воскресенье тоже мое.

В разделении обязанностей была своя сермяжнаяправда, и план мне очень понравился, но только до шести утра среды. Именно вэто время в спальню ворвалась невыспавшаяся Манька с племянниками.

– Вот, – радостно проговорила она,сваливая кульки на кровать, – уже утро среды – твоя очередь.

Ванька и Анька мирно посапывали, пускаяпузыри.

«Что же, все-таки устают, – подумалая, – милые дети прекрасно спят. Просто ангелы».

Анька открыла глаза, посмотрела, улыбнулась,потом сморщилась и завопила. Следом немедленно заорал братец. Я лихорадочнокинулась к бутылочкам, но, поев, изверги не утешились. Крик усилился.

Я размотала Ванькины штанишки и обнаружилаизумительно закаканную попку, такой же пейзаж наблюдался и в Анькиныхползунках. Сбросив испачканные памперсы в пакет, я потащила притихшего Ваньку вванную, Анька продолжала заходиться на кровати. Пока я мыла братца, сестричкапритихла и принялась издавать какие-то странные, похожие на громкое чавканьезвуки.

Когда мы с чистым и довольным Ванюшкойвернулись в комнату, Анюта лежала на одеяле, суча ножками. Попка ее былаудивительно чистой, даже блестела.

Я так и села. Слышала, конечно, о таинственнойсвязи между близнецами, но чтобы такое… Анька довольно гулила. Из-под кровативысунулась морда ротвейлера. При первом взгляде на пасть пса стало понятно, ктопомыл девочку.

– Снап, – завопила я, ухвативротвейлера за гладкий загривок, – это не щенки, а дети!

Пришлось тащить упирающегося кобеля в ванну имыть ему рот, щеки и нос мылом, чистить зубы, чтобы избавиться от запаха. Снапчихал и плевался, к концу процедуры мы оба вымокли до нитки.

Вернувшись в комнату, обнаружила, что Анькапописала на одеяло, а Ванюшка освежил подушки.

Короче говоря, дня я не заметила. Дети ели,писались и орали, спать не хотели ни под каким видом. Поэтому, когда в шестьвечера оба вдруг затихли и дружно засопели, я даже боялась пошевельнуться,чтобы не разбудить мучителей. Но тут в спальню постучали, приехала Ева. Онаумилилась при виде детей.

– Какие лапочки!

– Только когда молчат. Очень тяжело сдвумя, да еще с такими неспокойными.

– Надо нанять няню.

– Трудно отыскать хорошую, один раз ужеошиблись.

– Хотите, попрошу СерафимуИвановну, – предложила Ева, – она, конечно, старенькая, но бойкая идело знает, еще папу нянчила. Серафима Ивановна всем понравится: она добрая идетей любит.

– А Юра?

– Люда справится.

И, горящая желанием помочь, Ева кинулась домойуговаривать няньку.