Но тени под сенью деревьев становились все гуще, плотнее, аона по-прежнему слышала лишь журчание воды (ручей не расширялся и не сужался,оставался точно таким, как и у склона, с которого она скатилась кубарем) дасобственное дыхание. И мало-помалу образы крепких мужчин в коричневой униформе,возникшие перед ее мысленным взором, померкли.

Я не могу оставаться здесь всю ночь, подумала она. Все жепонимают, что ночью маленькой девочке не место в темном…

Она почувствовала, как ее вновь охватывает паника. Учащеннозабилось сердце, во рту пересохло, глаза начали пульсировать в орбитах. Оназаблудилась в лесу, ее окружали деревья, названия которых она не знала, онаодна в таком месте, где знания, полезные и необходимые в городе, абсолютно ненужны, и помочь ей могут – только интуиция и быстрота реакции. До всего онадолжна доходить собственным умом. В мгновение ока из цивилизованного мира онаперенеслась в первобытный.

Триша боялась темноты даже дома, в своей комнате, хотя черезокно в комнату падал свет уличного фонаря. Она думала, что умрет от ужаса, еслией придется провести ночь в лесу.

Ее так и подмывало сорваться с места и бежать куда глазаглядят. Вода выведет ее к людям? Все это выдумки, сказочки для маленьких детей,которые читают глупые книжки вроде «Маленького домика в прерии». Она прошлавдоль ручья уже не одну милю, а встретила только новых комаров. И теперь ейхотелось убежать от ручья, бежать, бежать и бежать туда, где не было этогонепролазного переплетения кустов и деревьев, где на гладком ковре из иголокросли величественные сосны. Бежать и найти людей до наступления темноты. И хотягде-то в глубине души Триша понимала, что идея эта – полный бред, желаниебежать не ослабевало. Все так же часто билось сердце, рот напоминал пустынюСахару, да еще начали зудеть все осиные укусы.

Триша с большим трудом проложила путь через чащобу, деревьятам чуть ли не переплелись стволами, и неожиданно для себя выбралась намаленькую серповидную полянку. В этом месте ручей круто поворачивал налево.Полянка, окруженная густыми кустами и деревьями, показалась Трише пятачком райскогосада. Имелась даже скамейка – сваленное дерево.

Триша подошла к нему, села, закрыла глаза, попыталасьпомолиться о спасении. Попросить Бога о том, чтобы плейер не сломался, былолегко: она не думала, что делает, просьба просто вырвалась из души. Теперь же смолитвой возникли проблемы. Ни отец, ни мать Триши в церковь не ходили. И еслимамик еще помнила, что была католичкой, то отец, насколько знала Триша, непринадлежал ни к одной церкви. И теперь выяснилось, что девочка не знает языка,на котором говорят с Богом. Она произнесла: «Отче наш», – но прозвучали этослова пресно и неубедительно. Похоже, пользы от них в лесу было не больше, чемот электрической открывалки консервных банок. Триша открыла глаза, огляделась,заметила, насколько темнее стало вокруг, и нервно сцепила пальцы исцарапанныхрук.

Она не могла вспомнить, чтобы хоть раз говорила с матерью одуше и Боге, но не далее как месяц назад спросила отца, верит ли тот в Бога.Они сидели во дворе маленького домика в Молдене, ели мороженое «Санни трит»,купленного с передвижной лавки: белый, с тренькающим колокольчиком пикапостановился у соседнего дома (от воспоминания о мороженом на глаза Триши вновьнавернулись слезы). Пит «ушел в парк». В Молдене это означало, что он тусуетсяс друзьями.

– В Бога, – повторил отец. Казалось, он пробует это слово навкус, словно новый сорт мороженого. «Ванильное с Богом» вместо «Ванильного сорешками». – Почему ты об этом спрашиваешь, сладенькая?

Триша покачала головой, не зная, чем вызван ее вопрос. Атеперь, сидя на сваленном дереве в сгущающихся июньских сумерках, онавздрогнула от сверкнувшей в голове мысли: неужели она спросила потому, чтокакая-то часть ее подсознания, способная заглянуть в будущее, знала о том, чтодолжно произойти? Знала, решила, что без помощи Господа не обойтись, и выдалакоманду на этот столь необычный для Триши вопрос?

– Бог. – Ларри Макфарленд лизнул мороженое. – Бог, значит…Бог… – И глубоко задумался. Триша молча сидела по другую сторону пластмассовогостолика, смотрела на маленький двор (траву давно следовало скосить). Я скажутебе, во что я верю, – наконец заговорил он. – Я верю в Неслышимого.

– В кого? – Триша вскинула глаза на отца, не уверенная,шутит он или нет. Вроде бы не шутил, говорил на полном серьезе.

– Неслышимого. Помнишь наш дом на Открытой улице?

Разумеется, она помнила дом на Открытой улице. В трехкварталах отсюда, около Линн-таун-лайн. Дом побольше этого, и двор побольше.Там отец всегда скашивал траву вовремя. Тогда она ездила в Сэнфорд, чтобынавестить дедушку и бабушку да на летние каникулы, и с Пепси Робишо общаласьтолько летом. В кухне дома на Открытой улице не стоял запах пива, как в кухнеэтого маленького домика. Триша кивнула, потому что помнила очень даже хорошо.

– В том доме электрический обогрев. Ты помнишь, как гуделиобогревательные блоки, даже когда они ничего не грели? Даже летом?

Триша покачала головой, а ее отец кивнул, словно и не ожидалдругого ответа.

– Все потому, что ты к этому привыкла, – пояснил он. – Но,поверь мне на слово, Триша, они гудели всегда. Даже если в доме не стоятэлектрические обогревательные блоки, там слышны другие звуки. Холодильниквключается и отключаются. Гудят трубы. Скрипит пол. С улицы доносится шумпроезжающих автомобилей. Мы слышим все это постоянно, но большую часть временине замечаем этих шумов. Они становятся… – И знаком он предложил ей закончитьфразу, как проделывал это еще с тех пор, когда она, совсем маленькая, сидела унего на коленях и училась читать. Такой знакомый, добрый знак.

– Неслышимыми, – ответила она. Она не совсем понималазначение этого слова, но точно знала, чего он от нее ждал.

– Именно так. – И рука с мороженым резко пошла вниз, словноон хотел поставить жирный восклицательный знак. Пара капель мороженого упала наштанину, и Триша задалась вопросом, столько банок пива он выпил в этот день. –Именно так, сладенькая моя, неслышимыми. Я не верю, что Бог следит за полетомвсех птичек в Австралии или всех насекомых в Индии, что Бог записывает все нашигрехи в большую золотую книгу и судит нас после нашей смерти… Я не хочу веритьв Бога, который по собственному образу и подобию создал людей, а потом отправилих гореть в аду, который также является его творением. Но я верю, что-то должнобыть.

Он оглядел слишком уж высокую траву, качели, которыесоорудил для сына и дочери (Пит их уже перерос, Триша, по правде говоря, тоже,но иногда качалась на них, чтобы доставить отцу удовольствие), две декоративныефигурки гномов (одна едва проглядывала сквозь сорняки), забор, который нуждалсяв покраске. Трише показалось, что отец как-то разом постарел. На его лицеотражалось замешательство. Даже испуг (он словно заблудился в лесу, подумалаТриша уже теперь, сидя на сваленном дереве, с рюкзаком между ног). Тогда же онкивнул и повернулся к ней.