– И что-то им продать? – с невинным видомполюбопытствовала Маша.

– Не угадали, красавица моя. Наоборот. Кое-что взятьхочу, – Цыган еще отхлебнул чаю и вдруг неожиданно выдал: – Значит, вТуркмению путь держим?

– С чего ты взял? – быстро спросил Гриневский, онвраз подобрался, даже чуть подался вперед.

– Я ж не первый год по железным тропинам раскатываю,кой-чего усвоил, – Цыган сделал вид, что не заметил смятения, вызванногоего вопросом. – Надпись мелом сами у себя на борту видали? Сзади, там гдесцепка с платформой. «Ту» намалевано и еще какие-то цифирки. Короче, обозначенпункт назначения. Страна буковками, цифирками станция. Я, кстати, немножко стуркменами якшаюсь. Бывает, заезжаю туда. Но далеко не забираюсь. Около границымелькаю, чтоб в случае чего сразу обратно в Киргизию махануть, которая, как иКазахстан, считай что почти Расея. А Туркмения... это, скажем так, местонепростое. Так вот...

Он еще хлебнул чаю, по-крестьянски огладил лицо ладонью.

– Не знаю, пригодится не пригодится, но за угощение ипрочее должен же чем-то отблагодарить. Дам одну наводочку. Так, на случай чего.Но прежде я вам байку одну расскажу, не против?

Алексей пожал плечами, Маша промолчала, Гриневский сказал:«Валяй».

– Старая такая цыганская притча. А говорится в ней отом, как остановился табор на ночлег у заброшенной деревни. А на краю деревничасовня стояла, и возле нее росла кривая береза. Заснул табор, а одного цыганакто-то тормошит. Цыган просыпается и видит – старичок перед ним беленький имахонький. «Иди, – говорит старичок цыгану, – к часовне. Там подкривой березой зарыто полное сапожное голенище золота. Клад этот на тебязаписан, выкапывай его». И пропал старичок, растаял в воздухе. Утром цыганрассказал обо всем своей родне, а родня его высмеяла. Мол, меньше пей на ночькаберне, не пляши так долго у степных костров. И цыган не пошел ни к какойкривой березе. Тронулся табор в путь. На следующей стоянке вновь явился нашемуцыгану давешний старичок. «Возвращайся, – говорит, – клад еще ждеттебя». И опять все повторилось. Опять наутро высмеяла цыгана родня. А через годпроезжал табор вновь по тем же местам. Остановился, как и в прошлый раз, наночлег у заброшенной деревни. И вот цыган наш увидел часовенку, припомнилстаричка и подумал: а пойду-ка я проверю, чтоб больше не мерещилось. Втихаряотправился к кривой березе, стал копать землю и выкопал голенище сапога,тряханул его – и полетели на землю глиняные черепки. «Права была родня», –вздохнул цыган. «Нет, – вдруг слышит он голос. – И родня неправа, иты опоздал». Это появился прямо из воздуха тот самый старичок. И дальше говорит:«Всякому кладу свой срок положен. Не взял его, когда тот сам в руки просился,на себя пеняй». И вновь пропал старичок, но на этот раз уже навсегда. Вот такаяпритча.

Рассказчик достал из кармана застиранной рубахи пачку«Примы».

– А к чему я ту притчу рассказал, и сам не знаю. Вдруг,подумалось, кстати придется и лишней не будет. Может, на какое раздумиенаведет, например, на такое, что к каждому такой старичок хоть раз в жизни даприходит. Обязательно. И вот тут важно, во-первых, разглядеть свою удачу, непринять ее за морок, за наваждение, а разглядев, не убояться поступка, –Цыган выпустил ядовитую струю табачного дыма. – Но на поступок, скажу вамя, достыта наглядевшийся на всяких людей, отважится лишь один из легиона.

Расползавшиеся по вагону струи едкого дыма отбили у Карташажелание закурить самому.

– Вот я уже немало прожил, а еще больше повидал. Промногое и спрашивать у людей не приходится, сам все вижу. Глядеть не интересно…А вот у вас крайне любопытная компания. На трезубец похожая. Все три зубцавроде бы и порознь, а в цель бьют одновременно и вместе… – Он вдруг цепкоглянул на Гриневского. – Ты, братишка, давно откинулся? Или... неоткидывался вовсе? Да ты очами так свирепо не зыркай! Я и сам, было дело, уХозяина отдыхал, после чего вольный ветер полюбил пуще прежнего. Хотя...человек везде выжить может, было бы желание выживать.

Он загасил окурок, помолчал, глядя на пролетающую завагонами степь.

– Ну а теперь, как обещал, кину наводочку. Я сказал,что наполовину цыган. Поэтому в таборах меня почитают за своего, тем более ицыганским наречием немного владею. А таборы есть повсюду. Нет земли без цыган.И в Средней Азии цыгане тоже живут. Сами себя называют мугати. Есть мугатисамарканди, то есть самаркандские цыгане, есть мугати ашхабади и так далее. Есличто... если припечет, подавайтесь в ближайший табор. И там скажите любомухлопцу: дескать, привет вам, ромалы, от Пашки-Пальчика. Кланяться, мол, Пашкавелел, жив-здоров, чего и вам желает. Должны помочь… Скоро подъезжаем, –Цыган показал на проплывающий в вагонном проеме пейзаж – косогор, поросшийкакими-то желтыми чахлыми кустиками, под ним – мутно-серая россыпькамней. – Я, наверное, по всей расейской железке окрестности выучил допоследнего куста. Сейчас будет подъем в гору, поезд сбросит километров додесяти, удобно будет сходить.

Цыган подвинул к себе сидор, хозяйственно проверил, надежноли затянута горловина.

– А напоследок я вам, ребята, скажу, чтоб не думали –вот, небось, бродяга бесприютный, скиталец горемычный. Каждый в этой жизни ищетсвою уютную нору. Кому-то уютно с автоматом спецназить по горячим точкам,кому-то дома взаперти сидеть, кому-то пивом в ларьке торговать. Ну а мне воттакая жизнь по вкусу, я в ней как лещ в иле. О, поезд в гору пошел, пора досвиданькаться.Подъезжает моя станция...

.........

…Российско-казахскую границу они пересекли, можно сказать,со свистом. Сначала Карташ несколько стремался отсутствия загранпаспортов илиежели загранпаспорт в этих местах как будто бы не требуется, то отсутствиякаких-либо прочих бумажек, позволяющих свободно перемещаться по заграницам,пусть и в целях сугубо командировочных. Ну вот не выдала им диаспорадокументики, не озаботилась как-то, а они сами про такую мелочь за суетой и невспомнили. У Карташа и Машки паспорта были, российские, у Карташа еще и военныйбилет завсегда с собой, тоже, правда, российский, – а вот беглый зэкТаксист по части удостоверений личности был гол как сокол. Что, конечно же,могло выйти всем троим боком… Однако пока обошлось, ни их самих, ни груз награнице не досматривали – вообще вагоны будто бы не заметили. И через несколькочасов простоя локомотив бодро молотил через степи Казахстана.

По первости все трое не отлипали от дверного проема, во всеглаза глядючи на знаменитые бескрайние степи, ранее виденные исключительно потелевизору. Но однообразие быстро приелось – степь и степь, сколько ж можно-то.Никакой тебе, блин, романтики. Ну разве что романтикой можно было с превеликойнатяжкой назвать суточные перепады температур – днем зашкаливало за тридцать, иони торчали в теплушечном проеме в одном исподнем, подставляя тела подостужающий ветер, а ночной смене, между тем, приходилось, чтоб не околеть,растапливать буржуйку и подбрасывать уголек вплоть часиков эдак до восьми утра(после стычки с бандой Ловкого они себе расслабух не позволяли, караул блюли,что твои универсальные солдаты). Впрочем, как выяснилось из дальнейшей езды,температурные перепады в течение суток – это обычное среднеазиатское дело, такчто и те приелись.