С этими словами я покинул его, озадаченного и разгневанного.

В течение нескольких дней газеты были полны небылицами обо мне. Грошовые писаки выливали на меня ушаты лжи, называя «сумасшедшим», «беспринципным», обвиняли в препятствовании правосудию и так далее. В довершение всего сотрудник одного из ведущих журналов откопал мою книгу в подвале у Моуди и разгромил ее в таких ядовитых выражениях, что мог бы в злобе посостязаться с моей собственной анонимной статьей, в которой я оклеветал роман Мэвис Клэр! Результат получился замечательный: подчиняясь внезапному капризу, читатели заинтересовались моим забытым детищем. Они нежно взяли книгу в руки, внимательно прочли, обнаружили в ней нечто такое, что им понравилось, – и наконец принялись покупать тысячами!

Вслед за этим проницательный Моргесон поступил, как и полагается хорошему издателю: написал мне письмо с поздравлениями, приложив чек на сто фунтов в качестве гонорара и пообещав со временем еще больше, если спрос не упадет.

Ах, сладость заработанных ста фунтов! Я почувствовал себя королем независимости! Новые амбиции и перспектива новых достижений – жизнь улыбнулась мне, как никогда раньше. Кто говорит о бедности? Я был богат! Богат, имея сотню фунтов, добытых собственным умственным трудом. Я не завидовал миллионерам, кичившимся своим золотом.

Я думал о Мэвис Клэр… но не смел долго останавливаться на ее милом образе. Со временем, может быть, когда я примусь за новую работу, когда заживу той жизнью, которую хотел бы вести, – жизнью, основанной на вере, воле и бескорыстии, – тогда я напишу ей и расскажу все, даже о страшных неведомых мирах, лежащих за пределами полей вечного льда. Но пока я решил продолжить борьбу в одиночестве и не искать ни помощи, ни сочувствия, полагаясь не на себя самого, а на Бога.

Кроме того, я не мог заставить себя снова отправиться в Уиллоусмир. Это место вызывало у меня ужас. Лорд Элтон с забавным снисхождением, сознавая, что благодаря мне получил назад свое поместье, приглашал меня там поселиться и даже выразил некоторое сожаление о моих «тяжелых финансовых потерях». Однако я понял по его тону, что он считал меня полоумным, ведь я отказался возбудить дело против сбежавших стряпчих. Лорд Элтон, конечно, предпочел бы услышать от меня отказ. Я отказался и не поехал туда даже в день его свадьбы с Дианой Чесни, праздновавшейся с необыкновенной пышностью. Я не удивился, обнаружив в опубликованном газетами списке гостей имя князя Лусио Риманеса.

Поселившись в скромной комнате, я принялся за новое литературное произведение, избегая всех прежних знакомых. Будучи теперь почти бедняком, я понимал, что высший свет не преминет вычеркнуть меня из списка визитеров. Я жил, предаваясь своим печальным мыслям, думая о многом, приучая себя к смирению, послушанию и вере, и день за днем я боролся с эгоизмом, являвшимся на каждом шагу в тысячах обличий и в моей жизни, и в жизнях других. Мне нужно было переделать свой характер, побороть упрямую натуру и заставить ее служить достижению более высоких целей, чем всемирная слава. Это была непростая задача, но я не оставлял усилий и с каждым днем понемногу продвигался вперед.

Так я прожил в горьком самоуничижении несколько месяцев, как вдруг весь читающий мир взбудоражила очередная книга Мэвис Клэр. Мой первый опус, который еще недавно всех интересовал, был снова забыт, а ее сочинение, как обычно разгромленное критиками, вознеслось к славе на волне честных похвал и энтузиазма читателей.

И что же я? Я радовался!

Уже не завидуя ее славе, я словно стоял в стороне, наблюдая, как проезжает мимо триумфальная колесница, ярко украшенная не только лаврами, но и розами – цветами народной любви и почитания. Всей душой я преклонялся перед ее гением и всем сердцем чтил ее чистую женственность! В самый разгар блестящих успехов, когда о ней говорил весь мир, Мэвис написала мне простое письмо, столь же милое, как ее прекрасное имя.

Дорогой мистер Темпест,

на днях я случайно услышала, что Вы вернулись в Англию. Поэтому посылаю это письмо Вашему издателю, чтобы выразить искреннюю радость по поводу успеха, которого добилась Ваша глубокая книга, выдержав испытательный срок. Я полагаю, что оценка читателями Вашего произведения во многом компенсирует огромные потери, понесенные вами, о которых я не буду здесь говорить. Когда Вы почувствуете себя в силах еще раз взглянуть на места, которые, как я знаю, обязательно вызовут в Вашей памяти много печальных воспоминаний, не посетите ли Вы и меня?

Ваш друг,

Мэвис Клэр

Мои глаза словно подернулись туманом: я явственно почувствовал ее незримое присутствие в своей комнате, увидел нежный взгляд, лучезарную улыбку, ощутил невинную, но искреннюю радость жизни и любовь к чистоте, исходившую от прекрасной души самой милой женщины, которую я когда-либо знал.

Она назвала меня своим другом! Это была огромная честь, и я чувствовал себя ее недостойным! Сложив письмо, я спрятал его поближе к сердцу, чтобы оно служило мне оберегом… Из всех светлых существ, обитающих на свете, Мэвис одна наверняка знала тайну счастья!..

Когда-нибудь… да… когда-нибудь я отправлюсь туда и увижу ее, мою Мэвис, поющую в саду среди лилий. Когда-нибудь у меня будет достаточно сил и мужества, чтобы рассказать ей все, – все, кроме того, что я ее люблю! Я чувствовал, что об этом нельзя будет сказать никогда: мое «я» должно бороться с себялюбием и больше не мечтать об утраченном Рае! Когда-нибудь я увижу ее… но ненадолго… и это произойдет не раньше, чем я обрету, хотя бы отчасти, свое тайное искупление.

Пока я размышлял таким образом, странное воспоминание посетило меня… Мне послышался голос, похожий на мой:

– Подними, подними скрывающую тебя завесу, о дух Города Прекрасного! Ибо я чувствую, что прочту в твоих глазах тайну счастья!

По мне прошла холодная дрожь, и я вскочил в ужасе. Облокотившись о подоконник, я посмотрел вниз, на оживленную улицу, и мне представились те странные вещи, которые я видел на Востоке: лицо мертвой египетской танцовщицы, вновь открывшееся миру спустя две тысячи лет, – лицо Сибил! Я вспомнил видение Города Прекрасного, где осталось скрытым только одно лицо – то, которое я сильней всего желал увидеть! Дрожь усиливалась, поскольку разум, вопреки воле, принялся сплетать воедино звенья прошлого и настоящего. Неужели я снова сделаюсь добычей злых сил? Не грозит ли мне какая-то новая опасность? Неужели я навлек на себя новое искушение, бессознательно поддавшись дурному желанию?

Лишенный самообладания из-за этих сомнений, я вышел из дома на свежий