– Не дамся, – сказал он со злостью. – Недамся! Я… артанин.

Спускался быстро, чутье вело так, будто здесь и родился,подошвы с высоты опускались на камни, что не шатнутся еще века, и перескакиваличерез глыбы, что только с виду устойчивые. Стены все поднимались, он ощутилсебя на дне каменного котла раньше, чем спустился. Башня высится, как гора,уходящая вершиной за облака, а внизу все, от его колен и до башни, занятоугловатыми глыбами зеленоватого льда. Сверху это казалось пышной и сочнойтравой, он готов был поклясться, что даже видел, как колышутся стебли…

Он осматривался ошалело, лед внезапно стал голубым илиловым. Солнце приподнялось, сдвинулось, лучи пронзили глыбы насквозь, иПридон застыл в немом восторге. Массивные плиты льда искрятся на изломах всемикрасками, вспыхивают огоньками, а внутри двигаются призрачные тени, фигуры,возникают и рушатся дворцы, замки, башни магов, храмы, мелькают скачущиевсадники…

Итании бы показать, мелькнула мысль. Что она видит в своемдворце? Нет, он все-таки покажет ей большой и красочный мир, покажет все егочудеса, сокровища, необычности, дивности, пусть удивляется, ликует, ахает,радуется, пусть смотрит на него восторженными глазами, ибо он раскроет передней мир намного богаче куявского…

Пригибаясь, он бежал к башне, хотя умом понимал: если кто-тосмотрит вниз, то не заметить его просто невозможно. От ледяных глыб несломогильным холодом, внутри двигались тени, огоньки, но Придон взглядом держалтолько каменную стену башни, удивительную тем, что скалы в ней держатся безвсяких клиньев, растворов, но нет ощущения, что башня вот-вот развалится.

Он подпрыгнул, пальцы зацепились за край плиты. Подтянулся,влез, а если два шага влево, то можно дотянуться до следующего карниза. Онснова ухватился, втащил себя наверх, потом еще и еще. Когда рискнул посмотретьвниз, земля виднелась так далеко, словно он парил на орлиных крыльях.

Колени царапнули острые ветки. Ветры за века нанесли в щелиземли, семян, проросла настоящая трава, затем – кусты. Вон левее вообщенебольшие деревца. Странно, а внизу – ни травинки, один лед, вечная зима, аздесь, в щелях, жизнь отвоевала себе кусочек лета.

Кусты бледные, жалкие, на веточках хилые светлые листочки,нет ни паутины, ни жуков, ни бабочек, но все-таки настоящие живые кусты…

Он перевел дыхание, полез выше и выше. Плиты и обломки скалнагромождены в беспорядке, башня давно должна бы рухнуть беспорядочной грудой.Страх то и дело вонзал в сердце острые ядовитые зубы, но мускулы послушносокращались, он карабкался и карабкался, не так уж и трудно, совсем непозаботились, чтобы сделать стены своей крепости неприступными….

По спине пробежала первая горячая струйка. В правом глазуначалось жжение, это с брови сорвалась капля едкого, как кислота, пота. Страшнодаже подумать, что это не башня, а столб, весь этот столб из камней, глыб,плит, валунов. Какие же силы все это громоздили, как сумели на такую высоту,чем скрепили…

Когда до вершины оставалось всего ничего, он увидел сверхуна расстоянии вытянутой руки свет. Каменный выступ загораживает, видно толькоискрящийся край, но мимо пронеслась стайка птиц, их высветило, будто пролетелипрямо перед горящим очагом.

Он перевел дух, раскорячившись, как паук на стене, отдыхатьв такой позе неудобно, но все же мышцы сумели вскинуть грузное тело, дализацепиться за край, дальше быстро встащил себя на ту плиту.

Окно! Огромное, можно бы ворваться верхом на Луговике.Изнутри бьет яркий слепящий свет. Придон напрягся, ожидая встретить волнуиссушающего жара, однако в лицо ударил просто свет, немыслимо чистый и яркийсвет.

За Артанию, произнес он, взбадривая в себе ярость, и, стопором в руке, прыгнул в это смутно различимое помещение.

Комната казалась огромной, почти залом, хотя это явнокомната. Стол, три просторных кресла, мебель под стенами. Волосы зашевелились,а по спине пробежал холодок ужаса. Край столешницы чуть ли не на уровне егоголовы, в креслах восседать бы турам или буйволам, а мебель… мебель тоже длявеликанов…

Он осматривался, пальцы ослабели, рукоять топора едва невыскользнула из пальцев. Тело сотрясала дрожь, а сердце стучало громко и мощно.

Свет на миг померк, тут же вспыхнул еще ярче, до рези вглазах. Ослепленный Придон ахнул, покрепче стиснул рукоять топора. В помещениивозникли трое, все – чудовищно высокие: на голову, а то и на две выше него, нов плечах узкие настолько, что мертвецки-бледные уши оказались на ширине плеч. Увсех длинные и очень тонкие руки, совершенные голые черепа, даже без бровей, оченьтусклые, безжизненные глаза.

Все трое смотрели без всякого выражения, Придон так и непонял, одежда ли, что струится вокруг их тел, как серая пленка на болотныхпузырях, или же сгустившийся воздух. Все трое выглядели одетыми. Одетыми легкои свободно, но в то же время – в незримых доспехах.

– Комар, – сказал один без всякого выражения. УПридона пробежала по спине новая ледяная волна. – Комар вбекирил в окно…

– Я рек, что следует задвигнуть, – сказал второй.Третий сдвинулся, Придону почудилось, что каждое движение ему дается с трудом,оглядел Придона сбоку.

– Наверное, гедзо, – сказал он со вздохом. –Местные гедзы все назозедливее. А мы только отгастиваемся…

– Не только, – возразил первый.

– Отгастиваемся, – сказал третий невесело, –а то и вовсе тапимся…

Они говорили на своем дивьем языке, но, странное дело,Придон понимал, даже чувствовал их страх, ненависть, подавленность, отчаяниепри такой своей неимоверной мощи, гнев и ярость при виде его, такогомаленького, слабого и такого отважного.

Передний дэв сделал небрежный жест, Придона схватили тысячиогромных пальцев. Топор выдрало из руки, пол и потолок поменялись местами,задвигались стены. Он напряг все мускулы, отчаянно рвался из чудовищной лапы,но исполинские пальцы стиснули сильнее, дышать стало совсем трудно, незримаяладонь сжала до треска ребер. Бешенство ударило в мозг, надо бы раньше, сразворота топором левого, ногой правого, а потом достать лезвием того, чтонапротив…

Его швырнуло на твердое. Он попытался тут же вскочить, онумел вскакивать быстро и красиво, как через голову кувырком, так и в сторону,не выпуская топора и всегда готовый к бою, но те же огромные ладони с силойприжали к этому ложу. Незримые оковы упали на запястья. Придон застонал отзлости и отчаяния, дернулся.

Над ним появился огромный дэв. Тусклые глаза без выражениясмотрели на прикованного, распростертого, что все еще лихорадочно искалспособы, как ухватить, повергнуть, бить и убивать, слышать хруст костей, снаслаждением смотреть в глаза, что заволакиваются смертью…

– Сколько у сех новых истот виты, – произнес онсерым голосом. – Это гыдотно…