Щаге Райк хмыкнул, бросил на седого дэва острый взгляд.Старый дэв холодно и внимательно слушал, но глубоко запавшие глаза блестели, ана бледных щеках выступил румянец.

– Что он глаголит? – сказал он негромко. –Разве… дикие могут вот так?

– Ты слушай, – ответил Щаге Райк. – Слушай.

С губ распростертого и одурманенного варвара, лишенногосознания и воли, продолжали срываться странные для такого испещренного шрамамивоина слова:

– …но если тебе скажут, что у твоих ног нет ниодного…ни одного!… тогда знай, что мое измученное сердце не выдержало. Никровавые битвы, ни воля чужих колдунов, ни сами боги не могли остановить иповергнуть, но твой холод убил меня надежнее любого меча. Я мертв, я похоронен,а на мою могилу навалены тяжелые камни, чтобы не встал, влекомый любовью…

Он шептал все тише, заклятие ослабевало, седой дэвнаклонился, ловил Каждое слово, а Щаге Райк повторил задумчиво:

– Влекомый любовью… Что-то знаемостное. Но невспомнить, не вспомнить…

– Автан Дарх, – обронил седой дэв негромко.

– Кто?

– Автан Дарх, – повторил седой с некоторымраздражением. Он наклонился, стараясь не пропустить ни слова, слетающие с губзачарованного. – Великий маг, жил и творящил за пятьсот лет до осознания.

– Маг? – повторил Щаге Райк. – А при чемздесь маг?

– Он был великий маг, – бросил седой дэв ещераздраженнее. – Он освоил даже магию любви. По крайней мере, так глаголят.

Щаге Райк отмахнулся.

– Эти слухи расненят эпоха от эпохи. Всем хотелосьчуда… Но заклятия его… те, что проросли до нас, в истинстве дивно и страннокрасивы.

Придон уже шептал совсем тихо. Седой дэв распрямился, теперьлицо было снова бледным, зато глаза блестели странным влажным светом.

– Щаге Райк, я боюсь, что… что этот варвар как-тонащупал ключ…

– Ключ? Разве это бытностно?

– Или хотя бы отыскал отдельные слова.

Щаге Райк подумал, покачал головой.

– Ты прав. Я тоже познаю, как мое сердце трепещет, а Наглазах кипенье слез. Тебе арнтно, но я сейчас страстно жажду уберечь какую-тогрязную и тупую, как корову… нет, как козу невежественного сенга, девку…

Седой дэв сказал встревоженно:

– Пойди к Акуниргу. Пусть он тебя очистит, опуринит. Погрузись,ты устал. Лучше оластись прямо сейчас! От магии любви нет щита. Не надооппасничать.

Щаге Райк поднялся, сделал пару шагов к двери. Оглянулся стревогой:

– А ты?

Седой дэв сказал невесело:

– А у меня щитанство есть. Щаге Райк дернулся.

– Ты же сам рек, что от магии любви нет щитанства!

– Нет, – ответил седой дэв. – Но для меня –есть.

Иди.

Щаге Райк вышел, пальцы его на ходу растирали ноющее сердце.Когда за ним захлопнулась дверь, а незримые руки наложили колдовские печати,видимые только чародеям высшей степени, седой дэв снова повернулся кпотерявшему сознание варвару.

Сквозь кровавую пелену, застилающую взор, Придон видел, какна стене, прямо над запрокинутой головой колдуна, возникло светлое пятно.Расширилось, в мерцающем свете высветилось, созданное его волей и чарами,женское лицо с удивительно тонкими, почти птичьими чертами. Крупные выпуклыеглаза смотрели с любовью и нежностью.

Колдун часто задышал, сказал что-то, в голосе послышалисьхрипы. Он всхлипнул, сам испугался или устыдился, пугливо оглянулся на дверь,взмахнул рукой, изображение исчезло.

Да, он защищен, сказало что-то в черепе Придона, и он сиспугом понял, что понимает мысли этого дэва. Как любой защищен, продолжалнадрывный ломкий голос, кто до смертной муки переболел чем-то… У тоговырабатывается способность не заболеть снова… И болеть уже нечему.

И тут же мысленный голос дэва утих, больше Придон не уловилни слова.

Он вынырнул из океана боли, глаза снова увидели ту жекомнату. Тела своего Придон не чувствовал, даже веки не мог опустить, так исмотрел сквозь боль и жуткую резь в глазах. Старый седой дэв все еще в комнате.Отлучался или нет, Придон не видел, но дэв выглядел измученным, словно пыталиего самого, будто это его пропустили через костедробилку, а потом жгли на незримомогне.

Потом зазвучали голоса, в поле зрения появился Щаге Райк.

– Ну что? – услышал Придон. – Расхрустеть егоне расхрустить?

Старый дэв покачал головой.

– Он… отдан кому-то. Очень отдан. А любовь – это самоесильно ведарство. Она разом полонит голову, сердце и тело. Отданный уязвим лишьот того, кого любит. От всего остального – укрыт, как никто.

Щаге Райк фыркнул:

– И от удара его же рубилом из железа? По темени? Седойдэв брезгливо отшатнулся.

– Глаголишь, как эти грязные варвары!.. Запечатлеваютебе: он укрыт от любой магии, любых охотей, любых возни-калищ. Ему беназдногоры золота или целые окерты. Его без-наздно умызивать любыми женщинами…

Щаге Райк снова фыркнул:

– Любыми? Хочешь речь, что даже Орлидия, ся у техполузверей зныкалила богиней любви… не сумеет се зачаровать?

– Он уже зачерен, – терпеливо сказал старыйдэв. – Сам себя зачерил, своей волей. Эти черы укрывают от всех Другихчеров. Его убить – да, победить – нет. Они говорили между собой, на неговнимания обращали не больше, чем на раздавленную муху, голоса звучали ровно,монотонно, Придон вслушивался в эти странные слова, и постепенно понятнымистановилось все больше и больше слов, наконец он уже понимал все, словно дэвы ссамого начала говорили на его языке.

– Та, – спросил Щаге Райк, – ради которой он…далеко?

– Очень, – ответил старый дэв. – Даже неэгеню, где, за какими горами, морями или пустелями. Но разлука для любви, чтоуже и не любовь, а Великность, что ветер для огня. Слабый гасит, сильный –раздувает. Да и вообще, любовь, что боится длинностей или щитностей, – неВеликность. Во всяком случае, я легко проткну щитность такой Великности хотьпальцем.

Щаге Райк кивнул. Лицо было угрюмым.

– Я вем. Напротив, длинность только усиливает властьтех, кого мы любим. И усиливает щитность.

Старый дэв долго задумчиво смотрел в неподвижное лицоварвара.

– Не понимаю… Вот он, полузверь, но… как он может?Ведь, Щаге Райк, наша вщентность в том, что в нас, Настоящих, мертится сама Великность,даже простая любовь. Онейшая боль нашего кровства не в том, что гибнем, не всилах приникнуться к жизни в мире с этой страшной сводящей с ума Луной… изкаких бездн тьмы только взялась на гибель нашего народа!.. а в том, чтостушеваем любить. А люди без сего быстро беднеют, обертаемы в полулюдей,упрощаются, а затем и вовсе… Не вем, но мне жутно и гадно думать, что у сехполузверей может выникнуть то, что гинет в нас.