за ворота… А потом, что привезли – забираем. Нам выходить нельзя. Никак нельзя, совсем. Узнают старшие – плохо будет. Очень плохо!

– Возбудитель кровянки передаётся через поверхности, – назидательно поднял палец "врач". – Носителю достаточно потрогать предмет, чтобы оставить на нём вирус. Вы же товары трогаете? Ну вот, а в соседних деревнях тоже… потрогали. Теперь там развёрнут полевой госпиталь, с врачами и ампутациями конечностей. Так что вы меня пустите, а я быстренько всё осмотрю. И никто ничего не узнает, договорились?

– Нельзя! – нахмурился хурут. – Тут наши законы, не ваши. По договору!

– Я в курсе про договор, – лязгнул в голосе гостя металл. – Но если ты меня не пропустишь, через полчаса у ворот будет стоять санитарный кордон. И хрен вы тогда с кем поторгуете! Надо будет – и внутри порядок наведём, потому что чрезвычайное положение и вообще – эпидемия опасной болезни. Развели, понимаешь, антисанитарию!

Задумался, забегали глазки. Договор – договором, а в военное время, да если ещё чрезвычайка, можно попасть. Под горячую руку.

– К старшему пойдём, – решился, наконец, охранник. – К Тараху. Пусть решает.

Ну, к старшему – так к старшему. Можно и к младшему, лишь бы дали подойти к маячащей неподалёку горе.

Старший был на голову выше и в полтора раза толще охранника. И так же, как всякий хурут, ослепительно белокож и усыпан веснушками.

– Чего тебе? – покосился он на вошедших. – Это кто? Ты что, чужого привёл?! – привстал он с некого подобия оттоманки.

– Я не чужой, – вклинился Гарна. – Точнее, чужой, но по делу. По очень важному делу, по государственному! Кровянка у вас бушует, господин старший чистилища или как вас там.

– Какая ещё кровянка? – взревел хурут.

– Обычная, – невозмутимо ответил "мед-лейтенант". – Самая обычная. От которой руки–ноги идут сыпью, а через неделю начинают гнить. Это если не лечить. А если лечить – то через две. Мне говорят – от хурутов, да я не верю. Не может, говорю, у такого чистоплотного народа болячка подобная завестись. Но всё-таки решил приехать, осмотреться, чтобы, значит, оппонентам рот заткнуть. Вы меня пропустите, а я, честное слово – одним глазком и сразу на выход. А коли вы меня прогоните, так за мной другие приедут, с огнемётами. Обработают всё под корень, товар и скотину изымут, а вам одни палатки в чистом поле и оставят. В округе, понимаете, чрезвычайное положение, все на нервах. Могут сгоряча и глупость сотворить, о которой после сожалеть будут. Ну так что, пропустите? А я никому, я – молчок. Неужто не понимаю?

– Пусть смотрит, – кивнул задумчиво Тарах. – Хотя стой. Ты, – кивнул он охраннику, – иди. Я с ним сам…

***

– Люди у нас пропадают, – помолчав, мрачно начал Тарах. – Кто совсем, кого потом находят. Лежат пару дней, встают. Вроде как выздоровели. Только ничего не помнят, ни родных, ни друзей. Странные становятся, непонятные. Не работают толком, не спят, не едят. Молчат все больше и от остальных особняком держатся. Ты про кровянку говорил, от неё такое бывает?

– Вряд ли, – покачал головой Гарна. – Кровянка память не отшибает. А много у вас таких странных?

– Много… уже, – сквозь зубы произнёс Тарах. – Не нравится мне. Старшие говорят, боги искупление послали. Говорят, простить нас хотят, память о старой жизни отобрать. Может, и хотят. Только с чего им нас, проклятых, прощать? Не будет нам искупления, будет адская пустыня без капли воды, как в Пророчестве сказано. А беспамятные ещё архан нашли…

– Архан? – переспросил "мед-лейтенант".

– Неважно, – осёкся хурут. – Мне об этом с тобой нельзя.

– Погоди… арханы… – изобразил задумчивость Гарна. – А я знаю про них, в книге одной читал. Дар богов, который они как доброе предзнаменование присылают. Слушай, покажи мне его, – загорелся он неожиданной идеей. – А я взамен беспамятных осмотрю.

– Нельзя туда, – покачал головой Тарах. – Тебе вообще здесь нельзя. Если старшие узнают, что я тебя пустил…

– Вам люди нужны? Работать там, скотину пасти? – прищурился Гарна. – Если это продолжится, сколько времени пройдёт прежде, чем вы все такими станете? Сам же говорил – беспамятные толком не работают и даже не разговаривают. Когда все этим переболеют, вы же с голоду помрёте! Поэтому давай так – ты мне архан, я тебе – медосмотр. И разойдёмся, как в пустыне караваны.

– Нельзя, нельзя, – замахал руками Тарах. – Если кто узнает… Если хоть краем уха… Людей пришлют, накажут. Очень накажут!

– Если кто узнает – смело на меня вали, – упрямо мотнул головой кригскоммандер. – Так, мол, и так, выбора не оставил, грозился весь посёлок под корень снести если куда не допустят. А я, между прочим, могу, потому как полномочия имею! И чтобы голословным не быть, оставлю тебе о том бумажку с печатью и подписью, которую ты гонцам своим и покажешь. Договор – договором, но обстоятельства бывают разные. Особенно теперь, когда война и эпидемия. А если ты всё же пострадаешь, так я компенсирую, – достал он из кошелька несколько сотенных банкнот.

– Странный ты, – посмотрел недоверчиво хурут. – Зачем тебе архан? Что так интересуешься, что даже деньги платишь?

– Что деньги, – махнул рукой "мед-лейтенант". – Деньги – бумага. Я ведь один живу, дом–служба, служба–дом. Всё время в разъездах, в крови и дерьме с утра до ночи копаюсь. Личной жизни никакой, развлечений – тоже. Тоска меня, брат, заела, тебе ли не знать. А тут – такой шанс! Да и в книжке той писали, что арханами всегда что-то необычное и красивое считается. Кто бы на такое поглядеть не захотел?

– Ладно, – кивнул на купюры хурут. – Ещё столько добавь. И письмо напиши с печатью, чтоб не трогали нас. И молчи, совсем молчи. Никому не говори, слышишь?

– Могила, – серьёзно кивнул Гарна. – Веди меня к твоим лунатикам.

***

– Добрый день, проходите. Встаньте, пожалуйста, сюда. Поднесите к носу правую руку. Теперь левую. Хорошо.

Глядящий куда-то в бесконечность хурут бесстрастно выполнял команды. Выполнял с задержкой, будто был слегка заторможенным. С моторикой при этом всё было хорошо. Беспамятный не спотыкался, не падал и без ошибок прикасался указательными пальцами к кончику носа.

– Глазки откройте и не дёргайтесь, – достал, вспомнив студенческое прошлое, фонарик Гарна. Диаметр зрачков нормальный, глаза реагируют на свет как положено. Что практически исключает наркотическое и алкогольное опьянение.

– Давайте немножко поговорим. Кто вы, как вас зовут, что о себе помните?

Ничего он не помнит, ничего не знает, ничего, как и другие, рассказать не может. Стёрта у него память, крепко и начисто. Речь при этом нормальная, хотя и тут чувствовалась странная задержка между вопросом и ответом.

– Присядьте, вытянув руки. Отлично. Снимите, пожалуйста,