Все новые и новые свидетели происходящего начинали гудеть в ритме благоговения. Они были слушателями и чувствовали ритм, слышали его. Все были созвучны, все были в ритме друг с другом. Безупречность.

Эшонай раскинула руки и громко воскликнула:

– Отбросьте отчаяние и пойте в ритме радости! Я заглянула в бездонные глаза Укротителя бурь и увидела его предательство. Я познала его замысел и его намерение помочь человекам в борьбе с нами. Но сестра моя открыла спасение! С этой формой мы можем постоять за себя сами, без чьей-то помощи, и смести наших врагов с этой земли, как ураган сметает листья!

Гудение в ритме благоговения сделалось громче, и кто-то начал петь. Эшонай торжествовала.

И она осознанно игнорировала голос глубоко внутри себя, вопивший от ужаса.

Шаллан * Каладин * Адолин * Навани

Адолин отшвырнул свой осколочный клинок.

Владение этим оружием заключалось не только в том, чтобы отработать технику боя и привыкнуть к слишком легкому мечу. Хозяин клинка учился добиваться от уз большего. Учился приказывать оружию оставаться на месте, если его бросили, и призывать назад из рук того, кто мог его подобрать. Он узнавал, что человек и меч были в определенном смысле едины. Оружие становилось частью души.

Адолин умел управлять своим клинком таким способом. Обычно. Сегодня меч исчез почти в тот же момент, как покинул его пальцы.

Длинный серебристый клинок превратился в белый пар, на краткий миг сохраняя форму меча, а потом взорвался облачком беспокойных белых струек. Адолин раздраженно зарычал и, продолжая расхаживать туда-сюда по плато, отвел руку в сторону, вновь призывая оружие. Десять ударов сердца. Временами они казались целой вечностью.

Он был в доспехе без шлема, который лежал на ближайшем валуне, и легкий утренний ветерок играл его волосами. Принц нуждался в доспехе; его плечо и бок были багровыми от сплошных синяков. Голова все еще болела после того, как он грохнулся во время нападения убийцы прошлой ночью. Без доспеха он бы не смог сегодня похвастаться проворностью.

Кроме того, ему требовалась сила. Юноша постоянно оглядывался, ожидая увидеть там убийцу. Он не спал всю ночь, сидел на полу возле комнаты отца, одетый в доспех, обняв руками колени и жуя гребнекорник, чтобы не уснуть.

Один раз его застигли без доспеха. Это не повторится.

«И что же ты будешь делать? – подумал он, когда клинок появился вновь. – Носить его все время?»

Та его часть, что задавала такие вопросы, руководствовалась доводами рассудка. Но прямо сейчас Адолин не желал поступать рассудительно.

Он стряхнул с клинка капли росы, потом крутанул им и бросил, передав мысленную команду не исчезать. И опять оружие разбилось на язычки тумана через миг после того, как оторвалось от его пальцев. Мечь не пролетел и половины расстояния до той скалы, в которую он целился.

Что не так? Он освоил команды клинку много лет назад. По правде говоря, Адолин нечасто упражнялся в бросании меча – на дуэлях такие вещи были запрещены, и он даже не думал, что прием когда-нибудь понадобится. Можно ли было предположить, что однажды он окажется запертым в ловушке на потолке коридора, не в силах по-настоящему напасть на врага.

Адолин подошел к краю плато и уставился на неровную поверхность Расколотых равнин. Неподалеку за ним наблюдала кучка из трех телохранителей. Нелепость. Что сделают трое мостовиков, если Убийца в Белом вернется?

«Каладин чего-то стоил во время атаки, – напомнил себе Адолин. – Побольше, чем ты». Этот человек продемонстрировал подозрительные умения.

Ренарин считал, что Адолин несправедлив к капитану мостовиков, но что-то в нем и впрямь казалось странным. Не только поведение – Каладин держал себя так, словно делал кому-нибудь одолжение, просто разговаривая с ним, – но и то, каким безоглядно мрачным было его отношение ко всему, и как он был зол на весь мир. Парень был неприятным, незамысловатым и недалеким, но Адолин знавал множество неприятных людей.

Новоявленный капитан был еще и странным. В том смысле, который Адолин не мог объяснить.

Ну, как бы там ни было, люди Каладина просто выполняют свой долг. Глупо на них орать, так что Адолин улыбнулся.

Его осколочный клинок опять упал в подставленную руку, слишком легкий для своих размеров. Принц Холин всегда ощущал некую силу, когда держал его. Ни разу Адолин не чувствовал себя беспомощным, когда при нем были осколки. Даже окруженный паршенди, уверенный, что скоро умрет, он все равно ощущал в себе мощь.

Куда же подевалось это чувство?

Он повернулся и швырнул меч. Сосредоточился, как его учил Зайхель много лет назад, посылал прямой приказ клинку – представляя, что тому следовало сделать. Меч не исчез, полетел кувырком, сверкая в воздухе. Вошел по рукоять в скалу. Адолин перевел дух. Наконец-то. Он мысленно отпустил клинок, и тот обратился в туман, который заструился, точно река, из дыры, оставленной в камне.

– Пошли, – приказал принц своим телохранителям, схватил лежавший на валуне шлем и направился к ближайшему военному лагерю.

Как и следовало ожидать, край кратера, в котором располагался военный лагерь, был сильнее всего источен ветром здесь, на востоке. Лагерь пролился наружу, точно содержимое разбитого черепашьего яйца и – с течением лет – начал даже захватывать все новые земли на ближайших плато.

Из этого растущего островка цивилизации выбралась примечательная странная процессия. Собрание облаченных в мантии ревнителей в унисон пело хорал, окружая паршунов, которые несли большие шесты, воздев их на манер копий. Между шестами мерцала шелковая ткань, добрых сорок футов шириной; она колыхалась на ветру, пряча от глаз что-то в самом центре.

«Духозаклинатели?»

Обычно они не показывались днем.

– Ждите здесь, – велел он телохранителям и побежал к жрецам.