падаю на землю и откатываюсь – так далеко от Честейна, как только могу. И одновременно нахожу в глубинах своего сознания все светящиеся нити. Они тонкие и серебристые, я хватаю их согнутой рукой и крепко прижимаю к груди и в то же время касаюсь своей зеленой нити.

Мгновение – и все горгульи на плацу застывают, замороженные.

Теперь мне надо только снять кольцо с руки Честейна и разморозить их, когда мы покинем их Двор. Я бросаюсь к Честейну, крича моим друзьям:

– Приготовьтесь! Нам надо будет убраться отсюда, как только я получу кольцо!

Я моментально подбегаю к Честейну, и моя рука уже тянется к его пальцу, когда слышится оглушительный удар грома, и я оборачиваюсь.

Появляется Бог времени.

И у него крайне недовольный вид.

Глава 98. Время и прилив никого не ждут… или ждут?

Видимо, его отпуск на Гавайях уже закончился, поскольку теперь на нем нет ни пляжных шортов, ни ластов.

Вместо этого Джикан облачен в смокинг – и не абы какой, а такой, который мог раздобыть только Бог времени, хотя я понятия не имею, как он это делает.

Сшитый из плотного бордового бархата, расшитого золотой нитью, он должен был бы кричать «Лас-Вегас», но это не так. На Джикане он почему-то выглядит на миллион долларов. Возможно, дело в том, как хорошо этот смокинг скроен и сшит. А может быть, в безупречных аксессуарах в виде золотых запонок в форме глобусов, часов «Патек Филипп» и модных черных лоферов из крокодиловой кожи, отделанных золотом. А может быть, в том, что Джикан может позволить себе любую эксцентричность, потому что сам выглядит еще более броско. От кончиков его серебристых волос до носков его модных лоферов он излучает шик, могущество и – в данный момент – гнев. Такой неистовый гнев, что ему, похоже, трудно внятно разговаривать.

– Что ты натворила? – резко спрашивает он, окидывая плац – и тех, кто находится на нем – ледяным взглядом. – Что. Ты. Натворила?

Хотя я и знала, что это возможно – что Джикан будет очень зол, – мне становится не по себе.

– Я…

– Это не был вопрос, – рявкает он.

Я с усилием сглатываю и начинаю опять:

– Я просто хочу объяснить…

Он поднимает руку.

– Заткнись. И веди себя очень, очень тихо, иначе тебе не понравится то, что я с тобой сделаю.

Он отходит от меня и начинает медленно ходить по периметру тренировочного круга, оглядывая каждую из замороженных горгулий.

– Мне казалось, во время нашего последнего разговора я выразился очень ясно, – продолжает он, обходя вокруг Честейна, замороженного и застывшего с поднятым мечом.

– Да, вы выразились ясно, – соглашаюсь я, пытаясь соблюсти нужный баланс между раскаянием и досадой. И мне бы это, возможно, удалось, если бы меня не выбивали из колеи мои нервы. Одно дело общаться с ним после того, как я создала проблему случайно. Теперь же, когда я сделала это намеренно… ситуация сложнее, чем я ожидала.

– А мне кажется, что нет, – отвечает он, снова оглядев плац. – Ведь ты не смогла следовать даже самым простым указаниям. – Он произносит это так, что каждый слог звучит, словно выстрел, и продолжает осматривать горгулий.

На этот раз он останавливается возле Артелии. Он обходит вокруг, внимательно разглядывая ее, хотя я не понимаю, что он ищет. Внезапно он снова переводит на меня взгляд и смотрит мне в глаза.

– Я предупреждал тебя, чтобы ты этого не делала.

– Я знаю. – У меня пересохло в горле. – Но у меня не было выбора. Если вы позволите мне снять с Честейна его кольцо, я приведу все в прежний вид и немедля уберусь отсюда. Я обещаю.

– Ты пообещала, что больше не будешь трогать время, и вот что из этого вышло, – гневно рычит он. – Я тебя предупредил, но ты все равно сделала то, что хотела. Ты эгоистично возомнила, будто мое мнение ничего не значит. И теперь тебе придется расхлебывать последствия. Я больше не стану выполнять условия перемирия с твоей бабушкой. Двор горгулий будет разморожен. Его заморозка во времени будет прекращена.

– Нет, пожалуйста, нет! – вскрикиваю я, нисколько не стыдясь своего умоляющего тона. Я знала, что это возможно, что он может отреагировать так, но, когда я вдруг осознаю, что Армия горгулий – мои сородичи, из которых некоторые стали моими друзьями – может завтра вместо завтрака и дружеской болтовни оказаться в стазисе, притом навсегда, мои глаза наполняются слезами. – Это не их вина. Я пытаюсь спасти мой народ. Я клянусь, что пытаюсь спасти всех. Мне просто нужно это кольцо, – рыдаю я. – Мне просто нужно это кольцо.

Я лихорадочно пытаюсь придумать, что сказать ему, чтобы он отказался от своей угрозы разморозить Армию. Честейн сказал мне, что горгульи живут и за пределами их замороженного двора, они существуют в виде сплошного камня, неуязвимые для яда, попавшего в их организм. Но тогда они больше не будут живыми, не по-настоящему. И я сделала это с ними сама, сделала не задумываясь.

– Покарайте меня, пожалуйста. Но не их. Просто отдайте кольцо моим друзьям, оставьте Двор горгулий в замороженном виде и можете делать со мной все, что захотите, – умоляю его я.

Хадсон рычит, но у меня нет выбора. Джикан прав. Это сделала я, и я должна это исправить. Должна объяснить.

– Мне нужна была минутка, всего одна минутка. Не больше. Я собиралась разморозить их, Джикан, клянусь.

– Но это не твое дело, – рявкает он. – Не так ли?

– Я…

– Разве ты Бог времени? – спрашивает он. – Нет и нет. Бог времени – это я. И знаешь, откуда мне это известно? – Он достает карманные часы, те самые, которые использовал в пещере Кровопускательницы. – Потому что эти часы держу сейчас я. И они принадлежат Богу времени. Это универсальный хронометр, и, говоря «универсальный», я имею в виду именно это: хронометр, который официально ведет учет времени с самого начала. Я сделал так, чтобы время обтекало Двор, потому что Кассия попросила меня. А когда эта женщина о чем-то просит – это то еще шоу. Но это? – почти ревет он и взмахом руки обводит замороженных горгулий. – Заморозить во времени людей, которые и так уже были заморожены во времени? Ты знаешь, что происходит, когда ты творишь такое? У тебя есть какие-то догадки? – спрашивает он.

– Я…

– Ты разрываешь время.

– Простите меня, – говорю я. – Я не знала…

– Конечно, не знала. Ты вообще ничего не знаешь о таких вещах и все же продолжаешь резвиться с ними, как