– Нужды нет, я все-таки зайду.

– Как хотите, только я-то вам не товарищ; а мне что! Вот мысейчас и дома. Скажите, я убежден, вы оттого на меня смотрите подозрительно,что я сам был настолько деликатен и до сих пор не беспокоил вас расспросами… выпонимаете? Вам показалось это дело необыкновенным; бьюсь об заклад, что так! Нувот и будьте после того деликатным.

– И подслушивайте у дверей!

– А, вы про это! – засмеялся Свидригайлов, – да, я быудивился, если бы, после всего, вы пропустили это без замечания. Ха! ха! Я хотьнечто и понял из того, что вы тогда… там… накуролесили и Софье Семеновне самирассказывали, но, однако, что ж это такое? Я, может, совсем отсталый человек иничего уж понимать не могу. Объясните, ради бога, голубчик! Просветитеновейшими началами.

– Ничего вы не могли слышать, врете вы все!

– Да я не про то, не про то (хоть я, впрочем, кое-что ислышал), нет, я про то, что вы вот всё охаете да охаете! Шиллер-то в вас смущаетсяпоминутно. А теперь вот и у дверей не подслушивай. Если так, ступайте да иобъявите по начальству, что вот, дескать, так и так, случился со мной такойказус: в теории ошибочка небольшая вышла. Если же убеждены, что у дверей нельзяподслушивать, а старушонок можно лущить чем попало, в свое удовольствие, такуезжайте куда-нибудь поскорее в Америку! Бегите, молодой человек! Может, естьеще время. Я искренно говорю. Денег, что ли, нет? Я дам на дорогу.

– Я совсем об этом не думаю, – прервал было Раскольников сотвращением.

– Понимаю (вы, впрочем, не утруждайте себя: если хотите, томного и не говорите); понимаю, какие у вас вопросы в ходу: нравственные, чтоли? вопросы гражданина и человека? А вы их побоку; зачем они вам теперь-то? Хе,хе! Затем, что все еще и гражданин и человек? А коли так, так и соваться ненадо было; нечего не за свое дело браться. Ну, застрелитесь; что, аль нехочется?

– Вы, кажется, нарочно хотите меня раздразнить, чтоб ятолько от вас теперь отстал…

– Вот чудак-то, да мы уж пришли, милости просим на лестницу.Видите, вот тут вход к Софье Семеновне, смотрите, нет никого! Не верите?Спросите у Капернаумова; она им ключ отдает. Вот она и сама, madame deКапернаумов, а? Что? (она глуха немного) ушла? Куда? Ну вот, слышали теперь? Нетее и не будет до глубокого, может быть, вечера. Ну, теперь пойдемте ко мне.Ведь вы хотели и ко мне? Ну, вот мы и у меня. Madame Ресслих нет дома. Этаженщина вечно в хлопотах, но хорошая женщина, уверяю вас… может быть, она бывам пригодилась, если бы вы были несколько рассудительнее. Ну вот, извольтевидеть: я беру из бюро этот пятипроцентный билет (вот у меня их еще сколько!),а этот сегодня побоку у менялы пойдет. Ну, видели? Более мне терять временинечего. Бюро запирается, квартира запирается, и мы опять на лестнице. Ну,хотите, наймемте извозчика! Я ведь на острова. Не угодно ли прокатиться? Вот яберу эту коляску на Елагин, что? Отказываетесь? Не выдержали? Прокатимтесь,ничего. Кажется, дождь надвигается, ничего, спустим верх…

Свидригайлов сидел уже в коляске. Раскольников рассудил, чтоподозрения его, по крайней мере в эту минуту, несправедливы. Не отвечая нислова, он повернулся и пошел обратно по направлению к Сенной. Если б онобернулся хоть раз дорогой, то успел бы увидеть, как Свидригайлов, отъехав неболее ста шагов, расплатился с коляской и сам очутился на тротуаре. Но онничего уже не мог видеть и зашел уже за угол. Глубокое отвращение влекло егопрочь от Свидригайлова. «И я мог хоть мгновение ожидать чего-нибудь от этогогрубого злодея, от этого сладострастного развратника и подлеца!» – вскричал онневольно. Правда, что суждение свое Раскольников произнес слишком поспешно илегкомысленно. Было нечто во всей обстановке Свидригайлова, что по крайней мерепридавало ему хоть некоторую оригинальность, если не таинственность. Что жекасалось во всем этом сестры, то Раскольников оставался все-таки убежденнаверно, что Свидригайлов не оставит ее в покое. Но слишком уж тяжело иневыносимо становилось обо всем этом думать и передумывать!

По обыкновению своему, он, оставшись один, с двадцати шаговвпал в глубокую задумчивость. Взойдя на мост, он остановился у перил и сталсмотреть на воду.

А между тем над ним стояла Авдотья Романовна.

Он повстречался с нею при входе на мост, но прошел мимо, нерассмотрев ее. Дунечка еще никогда не встречала его таким на улице и былапоражена до испуга. Она остановилась и не знала: окликнуть его или нет? Вдругона заметила поспешно подходящего со стороны Сенной Свидригайлова.

Но тот, казалось, приближался таинственно и осторожно. Он невзошел на мост, а остановился в стороне, на тротуаре, стараясь всеми силами,чтоб Раскольников не увидал его. Дуню он уже давно заметил и стал делать ейзнаки. Ей показалось, что знаками своими он упрашивал ее не окликать брата иоставить его в покое, а звал ее к себе.

Так Дуня и сделала. Она потихоньку обошла брата иприблизилась к Свидригайлову.

– Пойдемте поскорее, – прошептал ей Свидригайлов. – Я нежелаю, чтобы Родион Романыч знал о нашем свидании. Предупреждаю вас, что я сним сидел тут недалеко, в трактире, где он отыскал меня сам, и насилу от негоотвязался. Он знает почему-то о моем к вам письме и что-то подозревает. Уж,конечно, не вы ему открыли? А если не вы, так кто же?

– Вот мы уже поворотили за угол, – перебила Дуня, – теперьнас брат не увидит. Объявляю вам, что я не пойду с вами дальше. Скажите мне всездесь; все это можно сказать и на улице.

– Во-первых, этого никак нельзя сказать на улице; во-вторых,вы должны выслушать и Софью Семеновну; в-третьих, я покажу вам кое-какиедокументы… Ну да, наконец, если вы не согласитесь войти ко мне, то яотказываюсь от всяких разъяснений и тотчас же ухожу. При этом попрошу вас незабывать, что весьма любопытная тайна вашего возлюбленного братца находитсясовершенно в моих руках.

Дуня остановилась в нерешительности и пронзающим взглядомсмотрела на Свидригайлова.

– Чего вы боитесь! – заметил тот спокойно, – город недеревня. И в деревне вреда сделали больше вы мне, чем я вам, а тут…

– Софья Семеновна предупреждена?

– Нет, я не говорил ей ни слова и даже не совсем уверен,дома ли она теперь? Впрочем, вероятно, дома. Она сегодня похоронила своюродственницу: не такой день, чтобы по гостям ходить. До времени я никому нехочу говорить об этом и даже раскаиваюсь отчасти, что вам сообщил. Тут малейшаянеосторожность равняется уже доносу. Я живу вот тут, вот в этом доме, вот мы иподходим. Вот это дворник нашего дома; дворник очень хорошо меня знает; вот онкланяется; он видит, что я иду с дамой, и уж, конечно, успел заметить вашелицо, а это вам пригодится, если вы очень боитесь и меня подозреваете.Извините, что я так грубо говорю. Сам я живу от жильцов. Софья Семеновна живетсо мною стена об стену, тоже от жильцов. Весь этаж в жильцах. Чего же вамбояться, как ребенку? Или я уж так очень страшен?