всех стран — участниц СБСЕ к правовому регулированию таких гуманитарных проблем, как право на воссоединение семей, разделенных государственными границами, вступление в брак по своему выбору, включая браки с иностранными гражданами, свободный выезд из своей страны и возвращение обратно и развитие международных связей. Особо оговаривалось взаимодействие в вопросах информационного обмена, свободы всей печатной прессы и свободного радиовещания, а также налаживании научных контактов и сотрудничества в области образования и культурных обменов.

В заключительных разделах Хельсинкского акта стороны выразили намерение углублять процесс «разрядки» и сделать его непрерывным и всесторонним. Было также решено продолжить общеевропейский процесс посредством дальнейшего регулярного проведения многосторонних встреч между всеми европейскими державами, США и Канадой.

Надо сказать, что жаркие дискуссии по «третьей корзине» шли не только в кулуарах международных встреч и рабочих групп, готовивших Хельсинкский акт. Как уверяют ряд авторитетных мемуаристов, в частности А. Ф. Добрынин, острые баталии по этому вопросу шли в самом Политбюро ЦК[958]. Многие члены Политбюро считали неприемлемым «брать на себя международные обязательства», которые Москва всегда считала «внутренним делом». Особо резко на этот счет высказались Н. В. Подгорный, А. П. Кириленко, К. Т. Мазуров, Ф. Д. Кулаков и Д. С. Полянский. Самому Л. И. Брежневу пришлось даже пойти на «компромисс», с которым на заключительном заседании Политбюро ЦК выступил А. А. Громыко. Суть его состояла в том, что в обмен на признание со стороны Запада всех послевоенных границ и нынешней политической карты Европы, которое было главным требованием Москвы, она была готова пойти навстречу по гуманитарным вопросам, не забывая, что в «каждом конкретном случае мы хозяева в своем собственном доме». Однако, как верно заметили тот же А. Ф. Добрынин, В. М. Фалин, Ю. А. Квицинский и многие другие авторы, «на деле итоги Хельсинки во многом способствовали процессам либерализации» внутри всех соцстран, что «в конечном счете привело к коренным переменам в самих этих странах», что «явно недооценили Брежнев и его сподвижники»[959]. Поэтому вряд ли можно согласиться с мнением маститого французского философа и публициста Раймона Арона, который за два дня до подписания Хельсинкского акта написал в ведущей газете «Фигаро», что «СБСЕ займет уникальное место в истории: никогда конференция не длилась так долго и не собирала такого огромного количества дипломатов, чтобы в итоге прийти к таким ничтожным результатам».

Кстати, во время Хельсинкского саммита у Л. И. Брежнева состоялось немало личных контактов с лидерами всех ведущих держав, в том числе с Дж. Фордом, с которым он дважды встречался 2 августа 1975 года. В центре внимания обеих встреч вновь были проблемы ограничения стратегических вооружений, о чем они договорились еще во время Владивостокской встречи. Однако развитие военной техники, в частности создание советского бомбардировщика Т-22М («Бэкфайер») и разработка американских крылатых ракет проекта BGM-109 («Томагавк»), не позволили достичь договоренностей по этому вопросу. Как позднее признавался сам Дж. Форд, это произошло из-за ужесточения позиции главы Пентагона Дж. Шлезингера и главы ОКНШ генерала Дж. Брауна[960]. Не нашел своего решения и главный вопрос о конкретной дате нового визита Л. И. Брежнева в США, хотя была достигнута договоренность о взаимных визитах А. А. Громыко и Г. Киссинджера в Вашингтон и в Москву в сентябре и декабре 1975 года.

Одним из итогов Хельсинкского саммита стала институционализация СБСЕ и превращение его в постоянно действующий орган, способный превратиться в постоянную площадку для ведения переговорного процесса двух мировых систем. Это решение, против которого активно выступали США, во многом стало возможным благодаря Москве и Парижу, поддержавшему эту идею, выдвинутую советской стороной еще в декабре 1972 года[961].

В соответствии с этим положением работа СБСЕ была продолжена, и уже 4 октября 1977-9 марта 1978 года состоялась Белградская встреча, на которой развернулась острая полемика по вопросам интерпретации договоренностей Хельсинкского акта. Для советской стороны в хельсинкских договоренностях главными были те из них, которые относились к «первой корзине», и потому советские эксперты предпочитали говорить о достижениях «разрядки» в военно-политической сфере. А для западных экспертов, напротив, главными стали вопросы, закрепленные в «третьей корзине», а посему они особо педалировали тему нарушения прав человека в социалистических странах и необходимости создания гарантий их реализации путем внесения поправок и изменений в национальные законодательства СССР и его восточноевропейских союзников даже несмотря на то, что 7 октября 1977 года в Советском Союзе была принята брежневская Конституция. Поэтому добиться каких-то реальных подвижек в отношениях двух мировых систем не удалось, и было решено продолжить этот разговор на новой конференции в Мадриде, которая была запланирована на осень 1980 года.

11 ноября 1980 года в Мадриде была созвана очередная встреча в рамках СБСЕ, повестка дня которой определялась необходимостью вновь обсудить выполнение договоренностей в рамках Хельсинкского акта. Основной накал дискуссий опять был связан с правами человека, нарушение которых западные представители напрямую увязали с тогдашними событиями в Польше. Более того, на Мадридской встрече возникла неформальная коалиция большинства стран — участниц СБСЕ по правозащитным вопросам, главной целью которой стало предотвращение возможного отказа Москвы от соблюдения хельсинкских соглашений и удержание ее в рамках «моральных ограничений», навязанных советской стороне ценой уступок в вопросе признания «ялтинско-потсдамских» границ в Европе[962]. Однако из-за провокации, устроенной США с южнокорейским «Боингом» 747-230В, обозначился крайне резкий рост всей международной напряженности, поэтому продолжать общеевропейский диалог де-факто стало невозможно, поскольку он вылился в непримиримую взаимную полемику. В итоге 6 сентября 1983 года был подписан Итоговый документ Мадридской встречи, а 9 сентября она была завершена. В самом Итоговом документе почти ничего не говорилось о военно-политических проблемах, но зато здесь вновь много внимания было уделено правозащитным вопросам, по которым у Москвы и большинства европейских держав были непримиримые противоречия. Вместе с тем советская делегация удержалась от бойкота СБСЕ, так как в тот момент это Совещание, по сути, оставалось единственным каналом диалога между Западом и Востоком. Поэтому она дала добро на проведение новой встречи на площадке СБСЕ, начало которой было запланировано на январь 1984 года в Стокгольме.

б) Отношения с ведущими европейскими державами в 1974–1984 годах

После смерти президента Ж. Помпиду в мае 1974 года во Франции состоялись внеочередные выборы главы государства, в ходе которых, одолев только во втором туре лидера французских социалистов Франсуа Миттерана, новым президентом страны стал министр финансов Французской республики Валери Жискар д'Эстен[963]. Въехав в Елисейский дворец, он практически сразу, сознавая все значение советско-французских отношений, заявил, что намерен и впредь, как и оба его предшественника, уделять самое пристальное внимание отношениям с Москвой и продолжить курс III. де Голля и Ж. Помпиду, суть которого в Париже окрестили так: «разрядка, согласие, сотрудничество».

Уже в декабре 1974