США на заседании Совбеза ООН поставили на голосование проект их резолюции с осуждением этой акции, индийский представитель Б. Ч. Мисра воздержался от поддержки этой резолюции, поскольку для Дели афганский вопрос оттеснялся на второй план наличием союза Исламабада, Вашингтона и Пекина[948].

Тем не менее афганские события подвигли к новым консультациям, и уже в феврале 1980 года А. А. Громыко прилетел в Дели, где провел ряд переговоров с премьер-министром И. Ганди, министром иностранных дел П. В. Нарасимха Рао и президентом Н. С. Редди. В ходе обмена мнениями индийская сторона в целом поддержав позицию Москвы, предложила провести прямые переговоры между Кабулом и Исламабадом. Однако пакистанский президент М. Зия-уль-Хак категорически отказался от этой идеи.

Между тем, несмотря на смену власти в Дели, уже в марте 1979 года была подписана «Долгосрочная программа сотрудничества», а затем в декабре 1980 года заключено очередное Соглашение по ряду экономических вопросов, где особый акцент был сделан на росте мощностей в угольной промышленности, электроэнергетике и нефтедобыче. В том же декабрьском Соглашении было предусмотрено расширение металлургических комбинатов в Бхилаи и Бокаро и сооружение еще одного такого комбината, возведение крупных тепловых и гидравлических электростанций и нескольких угольных разрезов, сооружение горно-обогатительного завода в Маландтханде и нефтеперерабатывающего комбината в Матхуре, а также строительство метрополитена в Калькутте. В том же Соглашении предусматривалось сотрудничество в области науки и техники, в частности в использовании атомной энергии, и создание индийско-советских комиссий по экономическому и научно-техническому сотрудничеству, а также в области планирования. В самом Дели очень высоко оценили эти документы, поскольку они, по словам самой И. Ганди, открывали «новые возможности для расширения советско-индийских экономических и технических связей», что является важнейшим фактором «для укрепления основ нашей экономической независимости».

Тем временем осенью 1980 года, после начала Ирано-иракской войны, резко обострилась ситуация во всей Центральной Азии, что заставило Москву и Дели срочно провести ряд переговоров на самом высоком уровне. В начале октября с визитом в Москве побывал индийский президент Санджива Редди, а в декабре ответный визит в Дели нанес сам Л. И. Брежнев, который к тому времени был уже серьезно болен. На сей раз в центре внимания переговоров были проблемы военного сотрудничества и придания «процессу разрядки необратимого характера», в том числе в зоне Персидского залива. С этой целью советская сторона выступила с предложением не создавать в регионе каких-либо военных баз, не размещать ядерного и иного оружия массового уничтожения, не вовлекать страны региона в любые военные блоки с участием ядерных держав и уважать их статус неприсоединения[949]. Вместе с тем, как уверяет А. М. Александров-Агентов, еще ранее на фоне обострения отношений между Пекином и Дели у Л. И. Брежнева «совершенно неожиданно родилась идея… передать Индии атомную бомбу или по крайней мере технологию ее изготовления». Но после неоднократных увещеваний всех его помощников и коллег по Политбюро он вскоре отказался от этой идеи и больше к ней не возвращался[950].

Последний раз Л. И. Брежнев и И. Ганди лично встретились 20–21 сентября 1982 года во время ее очередного визита в Москву, по итогам которого была подписана новая Советско-индийская декларация, зафиксировавшая близость двух стран «по проблемам разоружения, возрождения «разрядки» и ограничения стратегических вооружений с целью предотвращения ядерной катастрофы», а также осуждения израильского вторжения в Ливан, скорейшего прекращения Ирано-иракской войны и озабоченности милитаризацией Индийского океана, где семимильными шагами шел процесс наращивания военной мощи США путем создания новых военных баз.

Но всего через полтора месяца из жизни ушел Л. И. Брежнев, а в последний день октября 1984 года трагически погибла Индира Ганди, уход которой стал настоящим шоком не только для сотен миллионов индусов, но и для многих советских граждан, которые искренне ценили и любили эту великую женщину и политика.

6. «Дела европейские…» в середине 1970-х — начале 1980-х годов

а) Общеевропейский процесс и Хельсинкский заключительный акт

Как известно, еще в марте 1969 года в Будапеште на заседании Политического консультативного комитета стран — участниц Варшавского договора все шесть лидеров европейских соцстран подписали «Декларацию об укреплении мира и безопасности в Европе», в которой предложили провести Общеевропейское совещание по безопасности и сотрудничеству в Европе. Столь масштабное и смелое предложение уже давно не выдвигалось целой группой европейских государств, и поэтому эта идея произвела сильное впечатление на все мировое сообщество, хотя на тот момент она казалась нереалистичной. Тем не менее эта инициатива стала предметом довольно бурной дискуссии на сессии Совета НАТО, которая состоялась в Вашингтоне в апреле 1969 года.

Между тем уже в мае 1969 года по договоренности с Москвой президент Финляндии Урхо Калева Кекконен, который не первый год был в личных дружеских отношениях со всеми советскими вождями, направил лидерам 32 европейских государств ноты с предложением «добрых услуг» в налаживании реального механизма многосторонних консультаций по вопросам организации такого совещания. Через месяц очередное предложение по созыву подобного саммита прозвучало в период работы в Москве очередного, третьего по счету, Международного совещания коммунистических и рабочих партий, на котором Л. И. Брежнев заявил «о необходимости существенного улучшения отношений между Востоком и Западом». И, наконец, в июле 1969 года эта же идея была вновь озвучена министром иностранных дел А. А. Громыко.

Как это ни странно, первым на эту инициативу отреагировал Бонн. В том же июле 1969 года кабинет К. Г. Кизингера — В. Брандта в преддверии очередных парламентских выборов не только заявил о своем горячем желании провести с Москвой переговоры по вопросу «неприменения силы», но и выразил свою полную готовность принять участие в работе Общеевропейской конференции по безопасности при обязательном участии в этом форуме представителей США и Канады[951]. Затем, уже в октябре 1969 года, эта идея была поддержана и новым министром иностранных дел Франции Морисом Шуманом, который в подписанном им и А. А. Громыко совместном советско-французском коммюнике от имени Парижа поддержал идею созыва такого совещания[952]. Причем, как считают многие историки (Н. В. Павлов, А. А. Новиков, Е. А. Осипов), однозначная поддержка Ж. Помпиду и его кабинетом идеи проведения такой конференции была связана во многом с активизацией внешнеполитической деятельности Бонна и началом его новой «восточной политики», что ставило перед Парижем совершенно иные задачи. Поэтому Общеевропейская конференция стала рассматриваться в Париже не только как средство включения Бонна в общий процесс «разрядки», но и как еще один способ контроля за своим восточным соседом.

В том же октябре 1969 года возникло понимание относительно возможности проведения такого форума в Хельсинки, и в итоге большинство стран НАТО уже более серьезно отнеслись к идее созыва такой конференции. Однако их не устроило, что Вашингтон и Оттава могут