встречались такие самоотверженные родители, как супруги Танеевы. Лейтенант морского флота Вырубов, двоюродный брат придворной дамы Олениной, появился в Петербурге после войны. В то время он мне казался интересным, особенно когда с воодушевлением рассказывал о своих многочисленных жизненных испытаниях. Он был в битве при Цусиме и каким-то чудом сумел спастись вместе с одним матросом и не утонуть. Скоро он стал ухаживать за Аней, но получил отказ и уехал к своему брату[1130] в деревню. Затем, по совету брата, и так как он действительно любил Аню, лейтенант вскоре вернулся в Петербург и во второй раз попросил ее руки. Теперь она приняла его предложение, и было объявлено об их помолвке. Я никогда не могла понять, что ее подтолкнуло к такому решению, так как, очевидно, она никогда не испытывала к Вырубову ни малейшей склонности. Бракосочетание состоялось в большой церкви в Царском Селе и праздновалось самым пышным образом. Императрица горько плакала, и ее дочери, увидев мать такой взволнованной, тоже разрыдались. Молодые уехали в свадебное путешествие, а вернувшись, увидели, что их загородный дом декорировала сама Императрица. С этого момента все снова пошло по-прежнему. Рано утром Императрица посылала за Анной, и обе не расставались весь день. Лейтенант Вырубов должен был ездить в Кронштадт, где занимался служебными делами лишь несколько часов в день, а остаток дня бесцельно слонялся один. Вполне естественно, что скоро такое положение стало для него невыносимым. Однажды вечером он устроил жене сцену, укоряя ее в пренебрежении к нему и совершенном равнодушии к домашней жизни, после чего Аня убежала к родителям и категорически отказывалась от каких-либо дальнейших объяснений с супругом. Отец Анны перестал принимать зятя, а все его письма оставлял без ответа. Вскоре стали распространяться слухи, будто Вырубов из-за пережитых волнений в битве при Цусиме потерял рассудок. Наконец министр двора вызвал его к себе и предложил согласиться на развод с Анной, дав ему понять, что это желание Императора. Бедный Вырубов очень горевал и даже плакал, но постепенно начал понимать, что счастливая жизнь с Анной невозможна, и решил освободить ее от семейных уз, которые их связывали. С тех пор он исчез из придворной среды. Стало известно, что Вырубов еще раз женился, стал отцом двух детей[1131], но через несколько лет умер. Аня тем временем все больше и больше попадала под влияние Царицы, которая в конце концов взяла ее к себе и поддерживала материально.

Среди тех, кто постоянно сопровождал царскую семью в поездках в шхеры, особое положение занимал Орлов, командир ее императорского величества Уланского полка. Злые языки распространяли сплетни о нем и о его отношениях с Императрицей, так как Орлов, красавец и известный кутила, обаятельный и элегантный, нравился императорской чете своими хорошими манерами и безусловной преданностью, которую он доказал во время карательной экспедиции против восставших латвийских баронов[1132]. Императрица очень горилась своим полком, и было вполне естественно, что его командир был при дворе persona grata[1133]. Я допускаю, что Императрица немного кокетничала с Орловым, и такая неосмотрительность со стороны обычно холодной и гордой женщины привлекала большое внимание. Однако я абсолютно убеждена, что между ними ничего не было такого, за что она не смогла бы ответить при ее высоком понимании морали. Когда Орлов последний раз принимал участие в поездке в финские шхеры, он тяжело заболел туберкулезом, так как организм его был очень ослаблен нездоровым образом жизни[1134]. Собственно говоря, он должен был поехать в Египет, однако предпочел принять приглашение Царицы. Но там состояние его настолько ухудшилось, что он был вынужден покинуть императорскую яхту и поехать к своим детям в Царское Село, где вскоре умер. Вместе с императорской семьей я принимала участие в погребении Орлова и была свидетелем того, как Император после панихиды помогал нести гроб к могиле.

Между тем комиссия Булыгина закончила свою работу. Во дворце Петергофа теперь постоянно проходили собрания под председательством Императора, на которых, на основании представленных материалов, должны были быть установлены правила, определяющие будущие отношения Императора с Думой. Эти переговоры доставляли Императору тяжелые муки. Через несколько лет, когда мы как-то находились в портретной галерее Петергофа, он мне сказал: «Это место напоминает мне о тяжелых временах, когда я все время ощущал, что этот человек (Витте) пытается направить меня на ошибочный путь, но у меня не хватило сил противостоять ему».

Наконец в апреле торжественно открылась Первая дума. В соборе Зимнего дворца собрались императорская семья, все высшие военные и гражданские чиновники, придворные дамы в нарядных туалетах с бриллиантовыми украшениями. Напротив нас стояли депутаты с выражением победителей на лицах. Императрица Александра выглядела подавленной, Мария Федоровна, как всегда, серьезной. Нас подвели к трону, двери распахнулись, и вошел Император. Исполненный достоинства, он прошел весь длинный зал, остановился перед троном и начал громким, приятным и четким голосом свою речь, в которой он приветствовал депутатов как «достойных любви людей». В ответ раздалось громкое «Ура!». У меня на глаза навернулись слезы, и, как позднее мне рассказала княгиня Голицына, она тоже в тот момент почувствовала, как рушилось что-то огромное, как будто все традиции России в этот момент были разом уничтожены. Депутаты, которых доставляли к Таврическому дворцу пароходом по Неве, выражали свой восторг самым наивным образом: они подняли красное знамя, пели революционные песни, в своих речах насмехались над прошлым, но и не думали поблагодарить Императора, который пожертвовал для них многими священными традициями. Все думали о борьбе, никто — об общем благополучии. И это настроение оставалось преобладающим в Первой думе. Хотя ее председатель Муромцев был умным человеком, он все-таки отважился зайти так далеко, что провозгласил: «Решения Думы непогрешимы!» Среди депутатов было много людей, выдающихся своим умом и образованием, но все они совершали ошибку, нападая на прошлое и предлагая законы, которые могли бы привести к анархии и которые не приняло бы никакое правительство. В результате Дума была распущена. Уставший Горемыкин, преемник Витте на посту министра внутренних дел, попросил об увольнении и был заменен Столыпиным. Вскоре, после того как Столыпин приступил к выполнению новых обязанностей, на него было совершенно покушение в его загородном доме[1135]. Подъехала машина с мнимыми просителями, и когда Столыпин готовился их принять, террористы бросили бомбу на пол. Сам Столыпин не пострадал, но его дочь получила тяжелые раны ног. После этой катастрофы Столыпин переехал в Зимний дворец. Император навестил его и, когда узнал об опасном состоянии здоровья дочери Столыпина, передал ему